Церковная служба отправлялась
ежедневно. На ектении поминали государя Петра Феодоровича и супругу его,
государыню Екатерину Алексеевну. Пугачев, будучи раскольником, в церковь
никогда не ходил. Когда ездил он по базару или по бердским улицам, то всегда
бросал в народ медными деньгами. Суд и расправу давал сидя в креслах перед
своею избою. По бокам его сидели два казака, один с булавою, другой с
серебряным топором. Подходящие к нему кланялись в землю и, перекрестясь,
целовали его руку. Бердская слобода была вертепом убийств и распутства.
Лагерь полон был офицерских жен и дочерей, отданных на поругание
разбойникам. Казни происходили каждый день. Овраги около Берды были завалены
трупами расстрелянных, удавленных, четвертованных страдальцев. Шайки
разбойников устремлялись во все стороны, пьянствуя по селениям, грабя казну
и достояние дворян, но не касаясь крестьянской собственности. Смельчаки
подъезжали к рогаткам оренбургским; иные, наткнув шапку на копье, кричали:
"Господа казаки! пора вам одуматься и служить государю Петру Федоровичу".
Другие требовали, чтобы им выдали Мартюшку Бородина (войскового старшину,
прибывшего в Оренбург из Яицкого городка вместе с отрядом Наумова), и звали
казаков к себе в гости, говоря: "У нашего батюшки вина много!" Из города
противу их выезжали наездники, и завязывались перестрелки, иногда довольно
жаркие. Нередко сам Пугачев являлся тут же, хвастая молодечеством. Однажды
прискакал он, пьяный, потеряв шапку и шатаясь на седле, - и едва не попался
в плен. Казаки спасли его и утащили, подхватив его лошадь под уздцы 13.
Пугачев не был самовластен. Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли
действиями прошлеца, не имевшего другого достоинства, кроме некоторых
военных познаний и дерзости необыкновенной. Он ничего не предпринимал без их
согласия; они же часто действовали без его ведома, а иногда и вопреки его
воле. Они оказывали ему наружное почтение, при народе ходили за ним без
шапок и били ему челом; но наедине обходились с ним как с товарищем и вместе
пьянствовали, сидя при нем в шапках и в одних рубахах и распевая бурлацкие
песни. Пугачев скучал их опекою. "Улица моя тесна", - говорил он Денису
Пьянову, пируя на свадьбе младшего его сына 14. Не терпя постороннего
влияния на царя, ими созданного, они не допускали самозванца иметь иных
любимцев и поверенных. Пугачев в начале своего бунта взял к себе в писаря
сержанта Кармицкого, простив его под самой виселицей. Кармицкий сделался
вскоре его любимцем. Яицкие казаки, при взятии Татищевой, удавили его и
бросили с камнем на шее в воду. Пугачев о нем осведомился. "Он пошел, -
отвечали ему, - к своей матушке вниз по Яику". Пугачев молча махнул рукой.
Молодая Харлова имела несчастие привязать к себе самозванца. Он держал ее в
своем лагере под Оренбургом. Она одна имела право во всякое время входить в
его кибитку; по ее просьбе прислал он в Озерную приказ - похоронить тела им
повешенных при взятии крепости. |