Не дожидаясь, пока бык развернется, Жюст снова подпрыгнул, на этот раз вскочив на спину животному, и повис на одном роге, снимая ленту с другого. Миг спустя яростно брыкающийся бык сбросил его, швырнул на землю, однако Жюст перекатился и, помахав зрителям новым трофеем, успел подняться на ноги раньше, чем бык подскочил к нему.

Публика разразилась оглушительным гомоном: все хлопали и кричали, забрасывая арену яркими цветами так, что они казались сплошным покрывалом. Жюст теперь легко бежал по песку, и Краснорог гнался за ним.

Тореадор помедлил, как будто в сомнении, неторопливо развернулся на каблуках и изобразил удивление, увидев быка в шаге от себя. А в следующий миг снова прыгнул. Удача, однако, оставила его: Жюст зацепился за рог, разорвав дублет и потеряв равновесие. Опершись рукой о спину быка, он приземлился на арену.

Сознавая, что происходит, но не имея возможности подняться, тореадор снова перекатился, уходя от удара копытами. Недостаточно быстро: бык нагнул голову, ударил рогом в тело человека, и ярко-алые капли заблестели в солнечном свете, а толпа взвыла от жалости, смешанной с жаждой крови.

– Папа! – Иссельда схватила графа Брасса за руку. – Он же его убьет! Помоги ему!

Граф Брасс качнул головой, хотя невольно подался к арене всем телом.

– Это только его битва. Он рискует осознанно.

Тело Жюста взлетело высоко в воздух с раскинутыми в стороны, словно у тряпичной куклы, руками и ногами. На арену выскочили конники с длинными пиками, чтобы отогнать быка от его жертвы, но Краснорог отказывался сдвинуться с места – он возвышался над неподвижным телом тореадора, как хищный зверь, стоящий над добычей.

Граф Брасс перепрыгнул через борт арены раньше, чем успел осознать, что делает. В своем медном доспехе он бежал на быка, подобно металлическому великану.

Всадники посторонились, когда лорд-хранитель подскочил к зверю и, ухватившись за рога, начал теснить его, понемногу вынуждая отступать. На красном лице графа вздулись вены.

В следующий миг бык дернул головой, и ноги человека оторвались от земли, но хватки он не ослабил. То, как граф перенес вес своего тела на одну сторону, вынудило быка выгнуть шею и повернуть голову.

Над амфитеатром висела тишина. Иссельда, Боженталь и фон Виллах, бледные, перегнулись через край ложи. Напряжение разливалось в воздухе, пока лорд-хранитель Камарга, вновь обретя опору, постепенно усиливал нажим.

У Краснорога затряслись колени. Он зафыркал и заревел, дергаясь всем телом, но граф Брасс, дрожа от напряжения, давил на рога с неослабевающей силой. Мышцы у него на шее взбугрились, кожа покраснела еще сильнее, и даже усы и волосы, казалось, встали дыбом. Но бык постепенно слабел и наконец медленно опустился на колени.

Помощники подбежали, чтобы вынести раненого Жюста с арены, публика же по-прежнему хранила молчание.

Одним мощным рывком граф Брасс завалил Краснорога набок.

Бык, смирившись с поражением, лежал неподвижно, признавая в человеке своего повелителя, и не шевельнулся, даже когда тот отошел, – лишь поднял на графа затуманенный, недоуменный взгляд. Хвост слабо подергивался в пыли, широкая грудь вздымалась и опадала.

И зазвучали ликующие вопли.

И рев толпы достиг такой мощи, что, казалось, его слышит весь мир.

И люди вскочили на ноги, восхваляя своего лорда-хранителя неистовыми криками, а Махтан Жюст, пошатываясь и зажимая рану, подошел и благодарно пожал графу Брассу руку.

Иссельда в ложе плакала от гордости и облегчения, и даже невозмутимый Боженталь утирал скупую слезу. Лишь фон Виллах не прослезился, а только сурово кивал, одобряя подвиг своего командира.

Граф Брасс, улыбаясь дочери и друзьям, подошел к ложе, перемахнул через бортик и, радостно засмеявшись, помахал приветствовавшей его публике.

Затем он вскинул руки и, когда шум затих, обратился к народу:

– Я не заслуживаю оваций – аплодируйте лучше Махтану Жюсту.