Хоукмун проводил взглядом Волка, ушедшего в ночь, теперь освещенную тысячью лагерных костров. Он вздохнул и заглянул в палатку.

– Ты слышала? – спросил он Иссельду.

– Слышала. – Она сняла шлем и поножи и сейчас расчесывала волосы. – Похоже, отец пока жив. – Она говорила как-то особенно сдержанно, но Хоукмун даже в темноте палатки увидел слезы у нее на глазах.

Он обхватил ее лицо ладонями.

– Не бойся. Еще несколько дней – и мы будем рядом с ним.

– Если он доживет…

– Он ждет нас. Он доживет.

Позже Хоукмун вышел из палатки. Оладан сидел у угасавшего костра, обхватив руками колени.

– Д’Аверка что-то давно нет, – сказал полукровка.

– Да, – отстраненно согласился Хоукмун, глядя на городские стены вдали. – Интересно, он замыслил что-то нехорошее?

– Скорее, просто бросил нас… – Оладан умолк, потому что из тени выступило несколько человек.

У Хоукмуна упало сердце, когда он увидел, что это солдаты в кабаньих масках.

– В палатку, быстрее, – велел он Оладану.

Но было уже поздно. Один из солдат-Кабанов уже заговорил с Хоукмуном, обратившись к нему на фыркающем тайном языке. Тот кивнул и вскинул руку в знак приветствия, надеясь, что этого окажется достаточно, однако тон Кабана сделался более настойчивым. Хоукмун попытался войти в палатку, однако его перехватила чужая рука.

Кабан снова заговорил. Хоукмун закашлялся, прикидываясь больным, указал на горло. Но тогда Кабан произнес:

– Я спросил тебя, брат, не выпьешь ли с нами. Сними маску!

Хоукмун знал, что ни один член ордена не имеет права требовать от другого снять маску – только если заподозрит, что тот носит ее незаконно. Он шагнул назад и обнажил меч.

– Сожалею, но я не хочу пить с вами, брат. Зато я охотно сражусь с вами.

Оладан подскочил к нему с мечом наготове.

– Вы кто такие? – прорычал Кабан. – Почему в доспехах чужого ордена? Что здесь вообще творится?

Герцог Кёльнский сдвинул маску на затылок, открыв бледное лицо со сверкающим во лбу черным камнем.

– Я Хоукмун, – сказал он просто и бросился на ошеломленных солдат.

Вдвоем с Оладаном они забрали жизни пятерых солдат Темной Империи, прежде чем шум битвы заставил сбежаться остальных. Подъехали всадники. Со всех сторон до Хоукмуна доносились крики и взволнованные голоса. Он рубил и колол вслепую, в темноте, но скоро его схватила дюжина разных рук, древко копья ударило по затылку, и он упал на грязное поле.

Все еще оглушенный, он поднялся и встал перед рослым всадником в черных доспехах, который остановил коня в стороне от основной толпы. Сдвинув маску на затылок, Хоукмун внимательно рассматривал всадника.

– О, какая радость, герцог Кёльнский, – раздался из-под шлема глубокий музыкальный голос, сочившийся злобой и насмешкой. Голос, который Хоукмун узнал, но не сразу поверил собственным ушам. – Долгая дорога была не напрасна, – продолжал всадник, развернувшись к своему спутнику.

– Я рад, мой господин, – ответил тот. – Надеюсь, теперь я оправдан в глазах короля-императора?

Хоукмун вздрогнул, уставившись на второго всадника. Глаза его загорелись, когда он узнал шлем-маску Д’Аверка.

Осипшим голосом Хоукмун прокричал:

– Так ты предал нас? И ты тоже! Неужели все вокруг предают дело Хоукмуна? – Он силился вырваться, вцепиться в Д’Аверка, но солдаты держали его крепко.