Д’Аверк тоже выпрямился в седле.
– Камаргцы! Я привел вам Хоукмуна, и он… – Его захлестнуло огнем. Он закричал, всплеснув руками, и начал заваливаться в седле. Хоукмун спешно подъехал, подхватив его. Доспех раскалился докрасна, местами оплавился, но Д’Аверк, кажется, был еще жив. Слабый смешок сорвался с обожженных до волдырей губ. – Как я ошибся, связав свою судьбу с твоей, Хоукмун…
Оладан с Иссельдой тоже остановились, их кони испуганно затоптались на месте. А барон со своими солдатами приближался.
– Оладан, возьми поводья его лошади. Я поддержу его в седле, и мы попробуем доехать до башни.
Пламя снова сверкнуло, на этот раз со стороны Гранбретани.
– Стой, Хоукмун!
Тот пропустил команду мимо ушей, медленно выбирая дорогу между грязными лужами и мертвецами и стараясь не уронить Д’Аверка.
Когда с башни полыхнуло ярким огнем, Хоукмун прокричал:
– Люди Камарга! Здесь Хоукмун и Иссельда, дочь графа Брасса.
Свет погас. Лошади отряда Мелиадуса были совсем близко. Иссельда уже едва не падала из седла от усталости. Хоукмун приготовился к схватке с Волками.
Но тут вниз от башни на белых рогатых конях Камарга с топотом спустился отряд стражников в доспехах, окружив измотанную четверку.
Один из стражников внимательно всмотрелся в лицо Хоукмуна, и глаза его засветились от радости.
– Это мой господин Хоукмун! И Иссельда! Да, теперь удача на нашей стороне!
Увидев воинов Камарга, Мелиадус со своим отрядом остановился в отдалении. Затем гранбретанцы развернулись и скрылись в темноте.
Путники добрались до замка Брасс к рассвету когда блеклый солнечный свет упал на заводи, осветив диких быков на водопое, которые поднимали головы и глядели им вслед. Ветер колыхал камыш, отчего тот вздымался, словно море, а на холме напротив города дозревали виноград и другие плоды. На вершине холма стоял замок Брасс, надежный, старинный, как будто не тронутый войной, бушевавшей на границах провинции.
Они поднялись по спиральной белой дороге, въехали во двор, где радостные конюшие кинулись принимать лошадей, и вскоре вошли в главный зал, полный трофеев графа Брасса. В зале было непривычно холодно и тихо, у огромного камина их дожидался одинокий человек. Хотя он улыбался, в глазах его читался страх, а лицо казалось гораздо старше того, что запомнил Хоукмун, – это был мудрый сэр Боженталь, философ и поэт.
Боженталь обнял Иссельду, затем кинулся пожимать руку Хоукмуна.
– Как граф Брасс? – спросил герцог Кёльнский.
– Почти здоров, но совершенно лишился желания жить. – Боженталь сделал знак слугам, чтобы помогли Д’Аверку. – Отведите его в северную башню, в лазарет. Я сразу же его осмотрю. Располагайтесь, – сказал он остальным. – Вы же дома…
Оладан отправился вместе с Д’Аверком, а остальные поднялись по старинной каменной лестнице к покоям графа Брасса. Боженталь открыл дверь, и они вошли в спальню.
Здесь стояла по-солдатски строгая кровать, большая и квадратная, с белыми простынями и простыми подушками. Человек, чья голова сейчас покоилась на подушках, по-прежнему казался отлитым из металла. Пусть рыжие волосы немного подернулись сединой, а медная кожа чуть поблекла, но рыжие усы остались прежними. И кустистые брови, нависавшие, словно выступы скал над пещерами, над глубоко посаженными золотисто-карими глазами, тоже не изменились. Только вот глаза смотрели в потолок, не мигая, и губы не двигались, сжатые в узкую линию.
– Граф Брасс, – позвал Боженталь. – Смотри!
Но безучастный взгляд оставался неподвижен. Хоукмуну пришлось подойти и взглянуть графу прямо в лицо, и Иссельда сделала то же самое.
– Граф Брасс, твоя дочь Иссельда вернулась. |