- За Ивана и победу! - подхватили голоса.

    Князя толкнули, заставляя встать. Плеснув немного в костёр, Домажир осушил братину , тут же наполнил её снова и протянул ему:

    - Пей, Ростиславич!

    Братина была велика. Иван принял её двумя руками, поклонился на четыре стороны и, задержав дыхание, сделал глоток. Горло слегка сдавило, но не первую чашу выпивал молодой князь, не первый это был у него пир. Допил он всю братину, перевернув её, чтоб все видели - пуста.

    - Ай да князь! - послышались весёлые голоса. - Наш, берладский!

    Пир рос, разгуливался. Притащили пойманную давеча рыбу, нашли в закромах купцов мясо, жарили всё на кострах и тащили новые бочонки с мёдом. С Иваном все непременно хотели выпить, так что вскоре он оставил костёр Домажира. Отовсюду тянулись руки, хлопали по плечу, предлагали сесть у огня. Те, с кем он лез под стрелы на берег, хвастали, как было дело, и Иван тоже пускался в разговоры. Трое дружинников остались лежать на мокром песке, ещё двое были ранены, но взамен убитых, казалось, вся ватага была готова назвать его своим князем.

    Ноги сами вынесли к костру, где сидели освобождённые невольники. Они пили, празднуя освобождение, но веселье их было нерадостным - тот, кто пережил неволю, не вдруг от неё избавляется. Назначавшиеся на продажу девки уже ластились к берладникам.

    Рослый мужик с задиристым взором бросился в глаза. Иван присел напротив:

    - Откудова будешь?

    - Купцом я был, - ответил мужик. - Звать Бессоном. Как родитель мой помер, так стал с товаром ходить. Товар красный - всё узорочье, золото-серебро. Да это, вишь, товар не ежеденный - сегодня весь раскупили, а назавтра никто не подошёл примерить. Наладился я в чужие земли сходить взял у боярина Кочерги гривны - думал, с прибытком ворочусь да и отдам, ан еле свои расходы покрыл. Сызнова пришлось к боярину идти кланяться, сызнова он меня гривнами ссудил… А к первым тоже резы прирасти успели… Не расплатился с долгами, а в третий раз взял. Ну, уж на третий-то мне вовсе не свезло - налетели тати, весь товар и отняли, меня едва живого пустили.

    - Наши, что ль? - толкнули бывшего купца в локоть берладники.

    - А бес его ведает. Не балакали мы с ними, знакомств не заводили… Пуст я пришёл к Кочерге на двор, повинился, а он за то осерчал да и велел дом мой за долги забрать под себя. Всю рухлядь, какая была, вывез, сеструху убогонькую - горбата она у меня - со двора велел палкой гнать… Каб был я один, стерпел, а тут не выдержал, да и замахнулся на его отрока. Хорошо побил, да и меня самого здорово отходили. А когда очнулся у Кочерги в порубе, он мне и сказал - мол, твой дом как раз весь долг покрыл, но за увечье отрокам ты мне ещё должен. Вот и запродал меня на чужую сторону. Кабы не вы, свезли бы меня в Византию аль ещё куда подалее…

    - Он, Кочерга, не впервой лодьи с товаром вниз по Пруту отправляет, - добавил молодой парень рядом с Бессоном. - С того и богатеет. Его дом в Коломне самый первый опосля посадничья.

    - А ты откудова знаешь? - незаметно вокруг костра стали собираться берладники.

    - А я у него до весны в отроках проходил. Бессон и мне, как зорили его избу, синяков наставил, - вздохнул парень и покосился на бывшего купца, который сидел рядом с видом, словно и не о нём речь.