- Эва! А чего ж в обельные-то холопы попал?

    - Да за коня… Прикупил наш боярин дорогого жеребца. Шибко красивый был конь - и князю не стыдно на нём сидеть. Да дикой больно, ну чисто поганый половец… Двоих мало не насмерть залягал. А Кочерге страсть, как охота на нём прокатиться, всему городу на загляденье. Вот он и скажи - мол, даю гривну серебром тому, кто его под седло укротит. Я сдуру и вызвался. А жеребец возьми да скакни, и упал. И ногу сломал. А какой конь без ноги? - вокруг сочувственно закивали знатоки лошадей. - Боярин на меня и взъелся. Твоя, кричит, пёс, жизнь его не стоит! Ну и запродал меня, чтоб другим неповадно было добро боярское портить. Вместях с Бессоном в порубе сидели. Вместях он нас на лодью и снарядил.

    Бывший купец без злобы посмотрел на бывшего боярского отрока. Боярскую челядь не иначе, как псами, величали и ненавидели за то, что те по первому боярскому слову кидались на людей, не разбирая правого и виноватого. Но эти двое сидели плечом к плечу, как родные братья.

    - Куда ж вы теперь? - нарушил недолгое молчание Иван.

    - А куда? Только разве на дорогу с кистенём, - вздохнул отрок.

    - Не мешало бы с Кочергой посчитаться, - мечтательно добавил Бессон.

    - А ко мне в дружину пойдёте? - спросил Иван. На него вытаращили удивлённые глаза. Кто-то из берладников толканул Бессона в плечо:

    - Что зенки выпучил? Князь это. Наш, берладский.

    Летом как вымирают берладские сёла и городки. По домам сидит разве что стар и млад, а мужи на возрасте кто в сёдлах по степи кочуют, а кто затаился в насадах, ждут купеческие лодьи. Дунай, Серет и Прут постоянно несут на своих волнах корабли - и угры, и ляхи, и свои, русские купцы из Галицкого княжества спешат к Русскому морю, в Византию да Грузию, а то и далее. Оттуда везут дорогие товары - заморские ткани, редкий мрамор на церковные нужды, золото и серебро, благовония, книги. Великие порты - Олешье на Днепре, Белгород на Днестре. Север здесь встречается с югом, лес торгует со степью. А по пути к тем городам берут свою дань и берладники. Добытое либо делят промеж собой, либо свозят в Добруджу, на общий торг. Могут и отправить в Малый Галич на Дунае - оттуда награбленное уйдёт к валахам.

    Приволье на Нижнем Дунае, в междуречье Прута и Серета. Земля тут родит обильно, только успевай собирать урожаи. Издавна зарились на эти земли и валахи, и болгары, и византийцы, и русские. Но пришедшие первыми берладники крепко держались за свою землю и отстаивали ото всех находников.

    …Подымая пыль, пронеслись по дорогам Берлада всадники. Осаживая у околиц хуторов усталых коней, хриплыми голосами кричали, что идёт беда. Домчалась злая весть и до Добруджи.

    Иван только два дня, как вылез из седла - поднимались вверх по Серету, смотрели, не озорует ли кто чужой. Пугнули какую-то ватагу, промышляли в боярских лесах зверя. Князь загорел до черноты на горячем солнце, лицо обветрилось, волосы выгорели и стали казаться рыжими. Он крутился на просторном дворе Домажира, заигрывая со снохой Домажира, Оляндрой, когда мимо проскакал чужой всадник:

    - Половцы! Половцы пришли!

    - Почто шумство? - Домажир высунулся из домашней кузенки.

    - Гонец баял - половцы, - ответил Иван.

    - Дождались, - сплюнул Домажир, скинув передник, набросил на плечи однорядку и широким шагом вышел со двора.

    Иван поспешил следом. Домажир ступил на широкую площадь, где обычно бывал торг.