– Это был несчастный случай, – легко махнул рукой Сиран. – Мой нож соскользнул.

– Вам мало осталось жить, Сиран, – пророческим тоном произнес ван Оффен, и презрительная улыбка медленно сошла с лица Сирана. – Вы приносите слишком много зла, чтобы оставаться жить.

– Суеверная чепуха. – Улыбка вновь появилась на лице Сирана, верхняя губа ощерилась над ровными белыми зубами.

– Посмотрим, посмотрим. – Ван Оффен опять взглянул на Николсона: – Это все, мистер Николсон. Можете догадаться, почему Фарнхолм ударил меня по голове, когда рядом с нами оказался торпедный катер. Он должен был это сделать, если захотел спасти наши жизни. Очень, очень храбрый человек. Очень быстро соображавший. – Он обернулся к мисс Плендерлейт: – Вы действительно здорово меня испугали, когда сказали, что Фарнхолм оставил свой багаж на островке. Но я сразу понял, что он не мог так поступить: у него никогда не появилось бы возможности вернуться туда снова. Поэтому я догадался, что все должно быть у вас. – Он сочувственно посмотрел на нее. – Вы очень храбрая женщина, мисс Плендерлейт. Вы заслуживаете лучшей участи.

Он закончил говорить, и опять в доме старейшин повисло глубокое, тяжелое молчание. Лишь что‑то бормотал в своем нелегком сне малыш, издавая похожие на всхлип или писк звуки, но Гудрун продолжала покачивать, убаюкивать его, и малыш не просыпался. Ямата смотрел на драгоценные камни. Его тонкое темное лицо выражало задумчивость. Кажется, он не спешил трогаться в путь. Пленники почти все смотрели на ван Оффена, на их лицах выражалась целая гамма чувств – от удивления до полного неверия. Сзади стояли охранники, десять – двенадцать солдат. Они были настороже, наблюдали внимательно и держали оружие в боевой готовности.

Николсон рискнул и бросил последний взгляд в освещенную дверь. Он почувствовал, как замерло его дыхание и невольно сжались кулаки. Вход и освещенное за ним пространство были совершенно пусты. Маккиннон исчез. Медленно выпуская в глубоком бесшумном выдохе воздух из легких, Николсон отвернулся и тут же понял, что на него задумчиво смотрит ван Оффен. Задумчиво – и понимающе. Еще ранее, когда Николсон наблюдал за медленным движением боцмана, ван Оффен искоса бросил взгляд через дверь. Николсон почувствовал, как его окатила холодная волна поражения. Успеет ли он добраться до горла ван Оффена прежде, чем тот скажет хоть слово? Впрочем, из этого не получилось бы ничего хорошего. Это просто оттянуло бы неизбежное, даже если удалось бы убить его. Но Николсон не хотел обманываться на этот счет. У него не было никаких шансов. Он был обязан ван Оффену жизнью Питера и не хотел причинять ему вреда. Ван Оффен мог сам очень легко освободиться этим утром: осьминог был не такой уж большой. Теперь ван Оффен улыбался ему, и Николсон знал, что слишком поздно останавливать его.

– Красиво было сделано, не так ли, мистер Николсон?

Николсон промолчал. Капитан Ямата поднял голову и посмотрел удивленно:

– Что было красиво сделано, полковник?

– О, да вся операция, – ван Оффен махнул рукой, – от начала до конца. – Он снисходительно улыбнулся, и Николсон почувствовал, как в жилах пульсирует кровь.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – отрезал Ямата и поднялся на ноги. – Нам пора. Слышу, приближается грузовик.

– Очень хорошо. – Ван Оффен помассировал свою раненую ногу. После происшествия с осьминогом он почти не мог ею пользоваться.