|
Всякий художник обязан носить черный свитер, заляпанный краской, и собирать длинные волосы в хвост. Этот же выглядит как портовый докер. И одет так же: фланелевая рубашка, голубые джинсы и огромные ботинки до колен со шнуровкой. Правда, он весь был перемазан краской, включая взъерошенные волосы и клочковатую бороду. – Значит, – прогремел он, откладывая кисти и вытирая губы ладонью, – малышка любит улиток и, следовательно, слышала обо мне, но я все равно не знаю, кто вы и зачем явились! Саймон крепко сжал руку Лили. – Я Салли Джоунз, а это моя жена Зельда. У нас медовый месяц. Просто объезжаем побережье, останавливаемся то там, то тут. Вот и услышали в Гемлок Бей, что тут живет художник, который любит улиток. Зельда тоже любит искусство и улиток, вот мы и решили, что завернем сюда и посмотрим, нет ли у вас чего на продажу. – Можете показать нам что нибудь, мистер Теркл? – вмешалась Лили. – Надеюсь, ваши работы не слишком дороги? – Слишком, – буркнул Теркл. – Вряд ли вам по карману. Вы ведь не очень богаты? – Продаю подержанные машины, – пояснил Саймон. – Так что денег не слишком много. – Простите, но вряд ли вы захотите купить мои картины. Саймон принялся было настаивать, но, увидев, что Лили едва стоит на ногах, молча кивнул. – Погодите, – сказал вдруг Эйб, вытирая руки полотенцем и отходя к дальней стене, где было сложено около десятка холстов. Он принялся ворошить картины, презрительно усмехаясь, вздыхая и временами издавая неприличные звуки. Наконец он вытащил одну и грубо сунул Лили. – Вот. Этюд, который я написал вчера. Старый город в Юрике. Вам, на память о медовом месяце, малышка. Лили поднесла небольшую картину к свету, присмотрелась и ахнула. – Огромное спасибо, мистер Теркл. Какое чудо! Вы настоящий мастер! – Один из лучших в мире. Саймон нахмурился: – Простите, но мы о вас не слышали. – Вы продавец подержанных машин. Откуда вам слышать обо мне? – Я специализировалась по истории искусств, – сообщила Лили, – и, простите, тоже ничего о вас не слышала. Но вижу, насколько вы талантливы. – Вероятно, я куда более известен среди определенного круга, чем у обычных ценителей. – Что это означает? – удивился Саймон. Богатырская грудь Эйба, казалось, стала еще шире. – Это означает, мой торговец подержанными машинами, что я воспроизвожу великие произведения живописи: нужно же на что то жить! Но только сами авторы способны понять, писали они эти картины или нет. – Не понимаю, – протянула Лили. – Понять не так трудно, если как следует подумать. Я воспроизвожу шедевры только для очень богатых людей. – Хотите сказать, что подделываете их? – изобразил удивление Саймон. – Эй, мне не нравится это слово! Что ты знаешь обо мне, парень? Шушера, торгующая жестянками! Такая леди тебе не по носу! – Нет, вы не так меня поняли, – оправдывался Саймон. – Я просто потрясен! С какой бы целью вы ни делали это, все равно здорово. – А ну постой! – внезапно протрезвел Эйб. – Погоди ка! Никакой ты не торговец! Что тебе нужно, парень? Говори, что тут происходит? – Я Саймон Руссо. Рука Эйба замерла в воздухе. – Да, узнаю. Черт возьми, ты ведь тот маклер… Руссо, именно он. Саймон Руссо, сукин сын! Убрался бы ты отсюда, пока до беды не дошло. Какого черта тебе тут нужно? – Мистер Теркл, вы… – Отдавай обратно картину! Медовый месяц закончился! Ты солгала мне! Что же до тебя, Руссо… сейчас я сверну твою тощую шею! Глава 16 Лили, не колеблясь, встала в боевую стойку, показанную когда то Диллоном. |
