Они дружно расхохотались и покинули комнату.

– Извини, Дэл, – сказал Берген.

– Ничего, я привык, – кивнул Дэл. – Твоя мать и я никогда не любили друг друга. Но мне плевать – в этом доме только один человек мне небезразличен.

Какой‑то миг они смотрели друг другу в глаза. Затем улыбнулись. И больше не говорили о случившемся, потому что в четырнадцать лет не принято выказывать нежные чувства – так называемые «слабости».

Когда Бергену исполнилось двадцать, до их планеты добрался сомек.

– Это же гениально! – воскликнул Локен Бишоп. – Да ты понимаешь, что это значит?! Если мы пройдем тест, то пять лет будем проводить во сне и пять лет – бодрствовать.

Мы проживем на этой земле на целое столетие дольше.

– А пройдем ли мы этот самый тест? – поинтересовался Берген.

При виде такой наивности родители громко расхохотались.

– Здесь же все дело в заслугах, а мальчик еще спрашивает, пройдет ли его семья тест! Конечно, мы пройдем, Берген!

Берген смотрел на отца и мать с холодной яростью, которую они вызывали у него в последнее время.

– С чего вдруг? – стараясь говорить как можно спокойнее, спросил он.

Локен уловил звенящие нотки в голосе сына и немедленно принял серьезный вид.

– Да с того, что твой отец обеспечивает работу пятидесяти тысячам мужчин и женщин, – ткнул он пальцем в грудь Бергену. – С того, что, если я вдруг решу прикрыть свое дельце, половина этой планетки отправится в тартарары. Да ты только посмотри, какие я плачу налоги! Больше, чем кто‑либо, во всей Империи лишь пятьдесят человек обладают таким богатством, как я.

– Иными словами, мы получаем сомек, потому что ты богат, – констатировал Берген.

– Да, потому что я богат! – сердито отрезал Локен.

– В таком случае, если не возражаешь, я пока откажусь от сомека. Я хочу добиться этой чести собственными силами, а не принять ее по наследству от отца.

– Если бы я решила дожидаться, когда мне присвоят право пользоваться сомеком, я бы прождала до конца дней своих! – рассмеялась Селли.

– И будь на этом свете хоть какая‑нибудь справедливость, ты бы его так и не получила. – Берген посмотрел на нее с отвращением.

Он сам не ожидал от себя подобной вспышки, но ни отец, ни мать не сказали ему ни слова в ответ.

Зато весь вечер с ним говорил Дэл. Они засиделись допоздна, заканчивая каждый свою картину. Дэл наносил последние штрихи на выполненную маслом миниатюру, а Берген завершал огромное полотно величиной чуть ли не со стену. На картине поместье было изображено таким, каким, по мнению Бергена, ему и следовало быть. Сам дом совсем крошечный, зато амбары достаточно вместительны, чтобы действительно приносить пользу. И деревья‑хлысты были прекрасны.

Спустя несколько недель тайком от всех Берген ускользнул из дома и, заплатив за экзамен, набрал приличное число баллов по всем трем категориям: по интеллекту, творческим способностям и честолюбию. Ему было присвоено право проводить три года в сомеке и пять лет бодрствовать.

Теперь и он присоединился к рядам Спящих. И добился он этого, не прибегая к деньгам.

– Поздравляю, сынок, – сказал отец, явно не слишком гордый независимостью сына.

– Я вижу, ты установил свой график так, чтобы проснуться за два года до нас. Небось надеешься вдоволь повеселиться в наше отсутствие? – сказала Селли. Насколько горестно было ее лицо, настолько же ядовито прозвучали слова.

Дэл же, услышав, что вскоре Берген примет сомек, сказал только одно:

– Сначала освободи меня.