— Нежно поцелуешь? — моя наглость зашкаливала, да, и мы оба знали об этом, как и о том, что он мне это позволит. И наглость, и возможность настоять на своём.

Как минимум, потому что счёт, который я могла предъявить кесарю был в разы больше всего одного безапелляционно выдвинутого мной требования.

— Начнём с того, что требование не одно, — со вздохом, явно в попытке успокоиться, произнёс кесарь, — когда мы вернёмся, ты ещё и освобождения рабов потребуешь в ультимативной форме.

— Не потребую, — совершенно честно ответила я. — Шенге когда-то сказал великую мудрость «Полученное без труда — выброшенное». Так что этого требования не будет, но жизнь Динара это то, что я не готова обсуждать в контексте твоего отказа.

Мрачный, безумно мрачный взгляд и ледяное:

— Он останется вечной угрозой.

— Ты в принципе бессмертен, — парировала я.

— Он не остановится, — вновь кесарь.

— Дорогой, это последствия твоего великолепно преподанного урока — останавливаться мы не умеем, ни я, ни Динар, — я пожала плечами. — Ты научил, тебе и пожинать плоды твоего обучения.

Взбешенный до такой степени, которую мне ещё не приходилось наблюдать, кесарь откинулся на спинку кресла, извлёк из вечности и небытия ещё одну бутылку вина, открыл, сделал глоток, с яростью глядя на меня, а затем вдруг ядовито улыбнувшись, произнёс:

— Нежная моя, начнём с того, что «плоды» своего «правления» пожинает в данный момент айсир Грахсовен. Ты бы присмотрелась к тем, кто напал на вас.

Я села ровнее, несколько напряжённо посмотрела на супруга, после на Динара, который уже ничего не рвал, он стоял без движения, только горел весь, в прямом смысле, потом на войско, которое после поражения своего мага, теперь спешно перегруппировывалось, и — кажется, собиралось нападать.

И я как-то сразу к ним не приглядывалась, но сейчас, всматриваясь в эти могучие тела, в эти зауженные эволюционными процессами глаза, на их остатки некогда новеньких металлических охватывающих живот и поясницу пояса…

— Либерийцы! — выдохнула я, потрясённо осознавая, что весь этот разброд и шатание, это остатки некогда весьма весомой военной силы, с которыми мне приходилось весьма сложно, пока проблему собственно не решил Динар и…

И я вот сейчас не поняла, а что с ними такое?

— Грахсовен решил проблему, — издевательски-отстраненно пояснил кесарь. — Вверх посмотри.

Я запрокинула голову и с удивлением осознала — мы в Готмире! Мы сейчас находимся в Готмире! И если либерийцы здесь около полусотни лет, то деградация и так далёких от цивилизованности степняков вполне объяснима, но…

— Динар! — я возмущённо посмотрела на нынешнего императора Рассветного мира, фактически требуя объяснений.

Рыжий, бросив на кесаря откровенно полный ненависти взгляд, подошёл, уже ничем не удерживаемый, и произнёс:

— Кат, что конкретно тебя не устраивает?

— Да я даже не знаю, — честно не знала. — Но либерицы в Готмире, Динар!

На миг смутившись, Рыжий нехотя ответил:

— Сами виноваты.

— В чём? — вопросила я.

И тут Динар выдал совершенно потрясающую фразу:

— У меня было плохое настроение.

У меня медленно отвисла челюсть. Но я же принцесса, в смысле императрица, и мгновенно взяв себя в руки, я собственно сложив руки на груди, мрачно осведомилась:

— И кто ещё пал жертвой твоего плохого настроения?

На лице ставшего уже ракардом, а не элементалем бывшего правителя Далларии одновременно отражалась и досада, и злость, и даже в некотором роде смущение.