«Кто добрый, у него глаза светлые, чистые» — повторила я про себя слова шенге и словно воочию увидела нас с ним, сидящих на пригорке у озера и лужи.

И я не знаю прав ли был кесарь, говоря, что всё сказанное вождём Лесных Орков было сродни татуировкам Динара и открывало новые силы во мне, но из того озера, на меня взглянули тёмные глаза Адраса. Тёмные, но такие чистые и ясные, словно принц Мрака весь сейчас просто вынырнул из озера, не расплескав и капли воды. И он выходил из кристально чистой горной воды, а под моей рукой бился, умирая Властитель Ночи.

— Кари, поторопись, — произнёс кесарь.

И Свет Чёрной Звезды заполнил территории Тэнетра. Высветлил их до боли в глазах, залил огромную спальню, где на постели уронив руку вниз, лежала мёртвая светлая, а внизу, подползший к ней из последних сил, в последнем порыве умер, дотянувшийся до её руки Араэн принц Ночи… Я чувствовала, как свет заливает их, как сжимаются пальцы — его, он ожил быстрее, и её… слишком многое перенёсшую перед смертью… Как хлынула кровь…

— Араэн остановит, — сообщил император.

Он и остановил, рывком подтянувшись, прижавшись губами к её бледным губам, положив руку на изрезанный живот и вливая свою силу, все её крохи, что оставались у того, кто больше не был магом высшего порядка.

«Не сможет» — мелькнула у меня отчаянная мысль.

— Сможет, — голос кесаря звучал уверенно и спокойно.

А я уже ощущала, как тень принца Ночи метнулась к нему, в миг преодолевая пространство, вливая силы в истерзанного наследника Тэнетра, помогая ему оживить ту, что давно была его дыханием, и отчётливо слыша хрип подыхающего и от бессилия, и от ярости Арахандара.

— Всё, достаточно, — мягко, но непреклонно, произнёс Араэден.

Да, возможно… вот только в непреклонности мы давно могли бы с ним посоперничать, и ещё неизвестно, кто бы выиграл.

«Сатарэн, — позвала я, и приказала. — Территории орков».

— Ты можешь потерять магию, — вдруг очень странно предупредил кесарь.

«А зачем она мне? Я её даже не понимаю толком», — резко ответила ему.

И мысленно рухнула на вытоптанную до состояния пыли землю. Ощущение присутствия там было почти физическим. Как тогда в столице Тэнетра, когда я шла по городу, незримая и неощутимая никем, возвращая жизни, даря дыхание…

Так и сейчас, я незримо прошла по вытоптанной дороге между грубо сколоченных шатров, мимо самого прекрасного из орков, чьи волосы уже были белее снега, что сидел перед входом из них. Мимоходом коснулась его щеки и Аршхан вздрогнул, не видя меня, но увидев, как заливает тьмой его белые пряди.

И я вошла в шатёр, замерла лишь на миг, чувствуя, как под пальцами почти перестало биться сердце Арахандара, и глядя на трёх огромных лесных орков, лежащих на столь же грубых лежанках, как и всё здесь. Малыш Рух… давно переставший быть малышом, и превысивший в размерах его отца Рхарге, лежащего рядом… и моего самого любимого папу на свете. Папу, который узнал меня даже не видя, и в полумраке палатки прозвучало хриплое:

— Утыррка…

— Шенге… — прошептала я, вырывая последние крохи жизни у того, кто обрёк мой мир на гибель.

И Тьма накрыла меня, убивая болью.

* * *

В себя я приходила долго. Мучительно и болезненно долго. Одна ледяная ванна сменяла другую, лед укрывал мои руки, лед сковывал меня, лед хотя бы немного притуплял боль… Лёд и кесарь, попеременно.

В какой-то момент, придя в себя, я спросила:

— Где ребёнок?

— Знаешь в чём весь ужас непорочного зачатия, нежная моя? — баюкая на руках, уже, кажется даже не первый час, язвительно отозвался кесарь.