После очередной операции прошлой осенью год я прожил почти видящим, хоть и не ясно, а теперь поправленный мой глаз опять начинает тускнеть. И кажется, по моей вине: прочерком мелким, слишком мелким портил бумагу. Ничего не написал, а глаз надсадил.

Вот и ищи врагов!

В. Курбатов — В. Распутину

28 октября 2005 г.

Псков

Боюсь, уж не застану в Иркутске-то. Ну да, значит, напишу в Москву. Я догадывался, что театральный фестиваль не переменится (когда всё вокруг болеет, как построить «театральный социализм в одной, отдельно взятой стране?»), но Гена меня успокаивал, что «всё вроде ничего», что получше, чем в тот раз, когда я приезжал. Ну а что напечатали «меморандум» без изменения, так, может, и к лучшему. Они ведь таким образом как-то назвали, чего бы хотели. И глядишь, кто-то вслушается (пусть не сразу. Хотя опять же это наш бедный стариковский романтизм, а ветер-то и не собирается дуть в нашу сторону, хотя все уже и от всего устали и хотели бы чего-нибудь покрепче и поопределеннее).

А я тут в Ясную Поляну снова съездил — открывал выставку Юрия Ивановича. Она вышла так хороша, светла, так мы ее удачно развесили в прекрасном тульском зале, что Катя осталась очень довольна. И Владимир Ильич — тоже. Осень была прекрасна какой-то «третьей» красотой — не той, что у нас на Урале, и не нашей пушкинской- михайловской, а именно толстовской — спокойной, сильной, далекой, даже хочется сказать — умной.

А там поглядел у Владимира Ильича подаренные ему книги господ Вик. Ерофеева и Вл. Сорокина: «Русскую красавицу» одного и «Норму» другого. У одного смог прочесть две страницы, написанных без всяких точек, как мать насилует сына, где все «предметы» названы своими именами, у второго — побольше. Всё доискивался объяснения, что же так пленяет в нем японцев или несчастную Сорбонну. И не доискался, потому что не мог преодолеть тошноты. Бедный мир! Бедная литература. Все-то она, терпеливица, сносит. При этом Толстой говорил, что Сорокин приезжал со своими милыми дочерьми и произвел впечатление хорошего семьянина. Это значит, у них только «работа» такая неприятная, а сами они прекрасные люди.

Как-то не хочется после этого ни читать, ни писать — все слова кажутся изгаженными. Бросил всё — и в поля! К спасительнице осени: на Калинов луг, в Чепыж — любимые толстовские места. И на могилу заглянул. И понял, что не надо так суетиться господам писателям, чтобы церковь поставила крест (ишь какие все православные!), будто с себя хотят какую-то вину снять. Нет уж, пусть Лев Николаевич как хотел — так и будет. Это он с нас все время спрашивает: искренни ли мы? Да и с матери-церкви тоже: как могло случиться, что ее самый искренний сын вдруг отошел от нее? Что с ней такое успело сделаться, что он сделал это без страдания? Нет ли в этом «бескорыстии» и ее вины?

В марте собирается в Ясной отдельная конференция «Толстой и православие». Авось разговор пойдет спокойный и деловой, без фарисейства.

Ну, храни тебя Бог, дорогой Валентин. Береги глаза из последних сил — читай поменьше. Они тебе для письма нужны. Кто-то должен при всеобщей сдаче стоять с твердостью, чтобы им не праздновать победы.

В. Курбатов — В. Распутину

28 декабря 2005 г.

Псков

С Новым годом! С Рождеством, отменяющим «новизну» годов своей спокойной вечностью. Я, грешный человек, не люблю это предрождественское время. Вся усталость года наваливается разом, и страшно подумать, что надо искать какие-то подарки, а потом дарить их с ложным весельем и вообще принудительно улыбаться, слушать чужие пошлости и говорить свои. И уж хочется, чтобы эти дни скорее прошли, хотя при этом помнишь молитву Г. Маркеса о том, чтобы длить каждый день и помнить, что в каждой минуте 60 секунд света.