Виктор Петрович и уйдя остается самим собой. Слышишь в приведенных тобою высказываниях и голос его, и хохоток, и блестящие глаза. Живой, неуемный был человек, не нам чета. Я в болезни и лежачем положении его как- то и не представляю. Прямой потомок Киевской Руси до принятия Христианства, как и Петр Великий, как и многие иные, которых мы знаем и не знаем. Владимир Красное Солнышко до крещения имел больше десяти жен и больше тысячи наложниц, в языческие праздники в жертву приносил христиан. А еще до него плененным грекам в головы забивали гвозди.

Виктор Петрович тут, конечно, ни при чем, но остатки буйного характера и «припечатывания» нелюбимых и провинившихся могли и оттуда дотянуться. Хотя и в Сибири этой «нравности» было предостаточно.

А Киевскую Русь я ввернул потому, что читаю сейчас Ломоносова, «Записки из русской истории». Читать нынешнюю литературу не могу. Тяжко. Не завидую тебе, вынужденному читать слишком много.

А я ткнусь в журнал ли, или в книжные дары, от которых не знаешь куда бежать, и тянет опять к Бунину, Шмелеву, Евгению Ивановичу и Василию Ивановичу. Тебя бы на полгодика в какой-нибудь Александровский централ в одиночку и по списку только те книги, которые успокаивают и научают.

Гена наш полон оптимизма, но в последний раз, разговаривая с ним по телефону, я почувствовал, что и ему сейчас приходится туго. Я спросил об альбоме Толи Пантелеева, он ответил неуверенно, что потребуется еще примерно 700–800 тысяч. Значит, потребуется больше. Где их брать, я пока не знаю.

Моя богатая пенсия уже ничего не стоит. Я, конечно, что смогу, дам, но это будет малая часть, а где брать остальное, ума не приложу.

А впрочем, чего заранее ныть? Будем как-нибудь изворачиваться. Хотя и Толя, видимо, понимает, что предстоят трудности, и звонит теперь совсем редко.

Ждем: скоро Савва вернется в Москву, и жизнь опять закипит.

В. Курбатов — В. Распутину

14 апреля 2009 г.

Псков

Христос Воскресе, Валентин!

Как поет матушка-церковь, «да веселятся Небесная, да радуется Земная». Мы уж, верно, никогда не войдем в этот хоровод веселья и радости: где-то какая-то ниточка оборвалась — не связать. Но я еще нет-нет гляжу с надеждой, как пустеет по утрам воскресный автобус, как выходят сначала Успенские, потом Троицкие, дальше, за мостом, Архангельские, а через остановку Никольские и Анастасьевские. И скоро автобус будет приходить к вокзалу пустым и будет напрасно стоять там до окончания Литургии. И наше сердце опять станет одним. Христос Воскресе!

Вот книжка Марьи Семеновны! Я, видно, разучился читать: что-то мне мешает понять ее, хотя тут всё правда. Но кажется, исповедь — это храмовое дело и она не зря остается между священником и Богом; когда же она становится прилюдна, то жди, что непременно что-то утаишь, что-то приукрасишь и на фоне совершенной правды отдельных эпизодов целое накренится и смутит читателя. Он даже и не поймет, чем смутит, но отложит книжку с опаской и постарается не говорить о ней. Это смущающее больше всего относится к домашней части, к Виктору Петровичу.

В. Распутин — В. Курбатову

17 сентября 2009 г.

[Иркутск]

Дорогой Валентин!

Получил твое письмо, прочитал, потом через два-три дня снова прочитал. Все правильно ты говоришь, о самом нужном печешься, но боюсь, что никто Генино дело ни в размахе его, ни в красоте и новизне потянуть не сможет. Да и как? Деньги доставал он, оформление по большей части предлагал он, с Китаем сотрудничал он, с Москвой тоже, ему и затеи-идеи, я думаю, могли являться во сне. Он был пропитан от начала и до конца всем этим, и к нему, как пчелы на «взятку», слетались помощники. Да и дело помощников-то было десятое, слишком многое он делал сам.