Теперь опять Москва и твое письмо, ждавшее меня почти месяц.

Ты справедливо отчитал меня за участие во встрече писателей с Путиным. Я до самого последнего момента и не знал, кто из нашего брата там будет. Дважды звонили в Иркутск, сначала я отказался, затем стали настаивать — и согласился. Кто еще будет на этой встрече из нашего брата — не могли сказать. И когда расселись, никого, кроме Юрия Полякова и Андрея Битова, я не в состоянии был узнать, да и Андрея Битова не видел лет 15. Что делать? Вляпался, пришлось терпеть.

Но я не могу согласиться с тобой, что незачем было хлопотать о толстых журналах. Да, они умирают естественно, потому что умирает государство, но ведь они умирают не только у нас, а во всем мире. А поскольку мы с тобой тоже участвовали в жизни литературы, нам ничего не остается, как участвовать (недолго и осталось) в сохранении ее приличия, хотя бы мало-мальского. Ты это постоянно и делаешь, я-то уже не гожусь, хотя время от времени даже в бессилии делаю попытки.

Толстым журналам Путин пообещал библиотечную поддержку. А библиотеки сами должны решать, какие журналы они выбирают. Можно не сомневаться, что «музыка» эта, если она даже «заиграет», будет звучать недолго. Но ведь хочется, хочется, чтобы пожили еще и «Москва», и «Наш современник», и «Лит. учеба», и «Сибирь…». Конечно, все идет к одному концу, но, как говорится, на миру и смерть красна.

Да это и не главное было на той встрече. Литература писателей интересовала куда меньше, чем свое бытие, и очень скоро они дружно свернули на свое Переделкино, на то, что оно запущено, что одним позволяют приватизацию, а другим нет, что там, кроме писателей, селятся неизвестно кто. А то, что вся Россия запущена и в ней селится неизвестно кто, — об этом и речи не было. И вмешаться всерьез было невозможно, я свой голос использовал первым, а потом раза два пробовал вмешаться, но тут же прерывали, в том числе и сам хозяин.

Нет, туда я больше не ходок. Защитник из меня совсем никудышный, и чем дальше, тем больше. Вспомнил, как наградил тебя 72-летним юбилеем. Не потому, что юмор такой, а потому что голова такая.

Решили мы возвращаться в Иркутск. Не помню, может быть, я и писал тебе об этом. Но в нынешнем сезоне переселение не удастся. Светлане после Нового года, вероятно, придется возвращаться в больницу, в марте, если все обойдется благополучно, хотим в Иркутск, а уж в следующем году намерены собирать вещички. Готовиться к смерти и умирать надо на Родине. А здесь до того — хорошо бы побывать на могиле Саввы. Без него пустоты в Москве стало еще больше. Какая-то кричащая, никак не умолкающая пустота.

И я тут теперь соучастник ее.

Прости меня и не огорчайся моим беспутствием. Что делать! От этого уже не выздороветь.

P. S.

Да оно и в Иркутске без Гены теперь пусто. Слишком дорого заплатили мы за свое путешествие. Как вспомню — сердце обрывается. И почему-то кажется, что история — трагедия на Саяно-Шушенской — тоже связана с нашей поездкой, как напоминание о том, что громадье таких строек оборачивается громадьем трагедий.

В. Распутин — В. Курбатову

6 января 2010 г.

[Москва]

Только, в праздничный день, а теперь уже вечер, получил твое письмо. И чтобы не откладывать в долгий ящик, сразу же отвечаю, что со мною редко случается, очень редко.