А я не могу привыкнуть, что письма из Иркутска приходят ко мне в два раза быстрее, чем из Пскова. Твое последнее, датированное 25.02, прибыло вчера, 06.03. Вот что делает интернет. Еще до него было известно: если в одном месте ускорение, то в другом непременно замедление. Закон природы. Меня привело в восторг твое предвидение: если бы даже передо мною открылись райские врата за мою стойкость перед интернетом, то за ними действительно не оказалось бы ни единой души. Ты у меня последнюю надежду отнял. Но где-то там должно быть отдельное и уютное помещение для старушек, для са-а-мых-самых последних в человечестве, которые не только не нюхали этот самый интернет. Должны быть такие вроде моей бабушки и тетки Улиты. Не нюхали и не слыхали о нем.

А что касается нас с тобой… Да нешто там только ад и рай и нет ничего посередине? Должно быть, но скрывают. Вот туда нас с тобой, надеюсь, и поселят. Ты Господа чтишь и заветы его исполняешь, но интернетом под старость увлекся, а я интернет не принял, но в храме Божием бывал только по праздникам и не все заповеди соблюдал. Вот нас и обяжут друг друга выправлять.

Прости, Господи! И из литературы я выпал, а все тянет к литературным картинкам.

Повеяло весной, и потянуло в Иркутск. Но Светлана опять пошла по врачам, и ближайшее будущее мое в тумане. Написал в Красноярск Николаю Ивановичу, что нынешнее наше путешествие по Ангаре и Енисею под вопросом. А теперь, когда выясняется, что тебе придется просвещать Европу по части русской литературы, — тем более. А от просветительного этого дела отказываться не надо. А чтобы не скучно было — бери иногда с собой Володю Толстого; а вспоминаю, как вы с ним выступали на одной сцене в Иркутске, — никакой Европе, ни ближней, ни дальней, не устоять.

Но, как говорится, в Иркутске, надо быть, еще встретимся.

Я тут сделал опять заявку побывать снова на дне Байкала — и не менее чем на километровой глубине. Обещают, но обещают, как-то пристально всматриваясь в меня. То ли сомневаются, то ли удивляются. Балласт, конечно, но я же не в космос прошусь.

12 августа 2010 г.

Иркутск

Дважды начинал к тебе письмо, но уже и этот способ общения, кажется, отказывает. После последнего удара полтора месяца назад, когда я прямо на улице рядом с женой и знакомыми «вышел» из себя и был отправлен в больницу. Обошлось легко именно потому, что сразу в больницу. Из больницы я через неделю сбежал, но мои запасы — и физические, и языковые, и прочие — порядочно поуменынились. Особенно рухнула в очередной раз память. Я теперь и письма пишу с опаской: то ли в своем уме, то ли не в своем.

Осенью встретимся. Мое «явление», разумеется, будет тяжелым, но как-нибудь. А затем надо окончательно уходить в затвор, пока Господь окончательно не приберет.

Плохо и со Светланой. Поэтому до сих пор и в Аталанку поехать не могу.

Не пугайся. Особенно ничего страшного нет. Особенно если не общаться с серьезными и умными собеседниками.

В Аталанку надеюсь все-таки поехать. Мобилизую для поддержки Костю Житова, если все остальное позволит.

В. Распутин — В. Курбатову

22 августа 2010 г.

Дорогой Валентин!

Три дня назад отправил тебе письмо, которое пролежало у меня, пожалуй, не меньше недели. Никак не могу справиться с ворохом бумаг, куда попадают и письма. Письмо, правда, пустое, а потому и не жалко.

А тут и твое письмо. Марье Семеновне телеграмму тотчас же отправил, но безголовье и тут сказалось. Поздравление, как и к тебе в твой юбилей, продиктовал опять дня на три раньше праздничного дня. Головушка моя опять сработала по каким-то своим меркам, явно издеваясь надо мной. Но другой-то головушки нет, придется терпеть от нее один фокус за другим. Да еще беспрестанно задаривать ее всякими заграничными яствами.