Что и говорить — Гена осиротил нас. В последний день в Иркутске побывали и у Марии нашей, и у Гены. Но мне еще хотелось остаться одному, и я отправил Светлану к могиле ее матери, а сам поплакал вдоволь и у Марии, и у Гены. Я уже слишком уставший человек и многое воспринимаю почти равнодушно, а тут боль почти ежедневная. Но я-то ведь и лягу неподалеку от него, и, честное слово, так я устал и выдохся, что уже и оттягивать не хочется.

Вчера был у меня Сергей Мирошниченко. Он собирается закончить свою работу к середине марта, а до того показать материал мне. А если бы ты смог подъехать, то нам, он на это надеется.

И еще он, несколько смущаясь, пойму ли я, дал понять: Гена организовал нашу экспедицию, но он же пожертвовал собой, чтобы у нее был финал.

Надо написать хоть немного о Гене, и напишу, но памяти нет, слов нет, а чувства уже с трудом переносятся в слова.

Ну да как-нибудь.

Обнимаю тебя, Валентин.

И надо бы как-нибудь по теплу съездить к Савве. Светлана сейчас живет в тревожном ожидании: положат ее в больницу или нет. А от этого и моя неуверенность в завтрашнем дне.

И будь здоров, береги себя. Кажется, я впервые опускаюсь до этих слов, но ведь уже и пора.

В. Курбатов — В. Распутину

25 февраля 2010 г.

Псков

Ничего я пока для Иркутского театра не написал. Никакого «сценария». Как-то мы всегда обходились без «сценариев». И ничего. Не проваливались. Думаю, что и сейчас как-нибудь выберемся.

А вот про Ангару после Богучан, думаю, мне уж придется забыть. Запрягли меня тут в Михайловском во всякую умную работу. Давай, говорят, рассказывай, про что в жизни узнал и какие книжки прочитал. И рассказывай в Тарту, в Эстонии, в Праге, в Стокгольме. Везде договорились. И я буду каждый месяц по неделе притворяться умнее самого себя. А они будут за это притворство платить. Не знаю, зачем им это. Но вот не решаюсь отказаться. Вдруг явилась стариковская уверенность, что нам и правда надо чего-то говорить, пока мы живы, потому что материя жизни рвется на глазах и мы последние, кто помнит, чем она держалась. А иначе мир останется в заложниках у Ерофеевых и Гельманов. И уж они его не выпустят. Гельман уже обвинил меня в сталинизме и тоталитаризме, хотя мы еще не знакомы и не перекинулись и словцом, — наносит упреждающий удар. Вызывает на соревнование на интернетовские поля, где они как рыба в воде.

А я не пойду. Я один раз видел, как какой-то добрый человек посмел что-то сказать против Дмитрия Галковского, так его, этого отважного человека, просто «запинали ногами» в интернете. И это русский Галковский. А тут Гельман! Тут вой поднимется от моря до моря. Теперь для войны не надо иного оружия, кроме интернета. Города можно сровнять с землей, а уж человека убить — раз плюнуть. Опять соглашаюсь с Виктором Петровичем: хорошо, что старый и не увижу окончательного падения мира, хотя ваша Тоня (твоя внучка), моя Маша (внучка) уверены, что им выпало счастливейшее время России. А мы с тобой не сумеем им объяснить, отчего мы не так веселы, как им хотелось бы, и отчего нам их так жаль.

Господь действительно обрадуется тебе: а-а, вот человек, не знавший интернета, отворите ему райские врата! Ты войдешь, а там нет никого. Все остальные сидят в интернет- кафе и жадно мечутся по экрану. И не учись! Нет там ничего. Давай останемся последними, кто еще читал книжки и писал последние письма.

В. Распутин — В. Курбатову

7 марта 2010 г.

[Москва]

А ты ведь говорил, что уезжаешь в загранкомандировку, а я, по своему обыкновению, забыл. И стал звонить тебе, тоже не помню, по какой надобности, кажется, чтобы сказать, что в журнале «Сибирь» твоей работе о нашем ангарском путешествии обрадовались и дают ее в 1-м номере.