Вся беда заключалась в том, что проигравший автоматически попадал в рабство к удачливому противнику. На это и играли…

– Не гоношись, – не убирая с лица улыбки, произнес Зуб, или Аркаша Печорский. Как это ни странно, но Печорский – это была его фамилия. – Успеется еще.

Более точную кликуху трудно было придумать. Зубы у Печорского были белые, крепкие, словно мрамор, такими впору перегрызать хоть колючую проволоку.

– Для меня ожидание хуже войны, лучше сразу скажи, кого нужно зарезать… дубака, кума… а может быть, хозяина? – не отказался от предложенной сигареты Костыль.

Аркаша продолжал ухмыляться, щеголяя своими безукоризненными зубами.

– Вижу, что ты чувство юмора не потерял. Это хорошо. Уныние никогда не приводило к хорошим результатам. А мне нужен именно хороший результат, – и он со значением поднял дымящуюся сигарету. – В твоем проигрыше нет ничего удивительного. Ты слишком азартен, таким быть нельзя, в картах нужен рассудок, а потом, – улыбка Аркаши сделалась еще шире, – я лучше тебя играю и очень хотел тебя надрать. И, как видишь, мне это удалось. Ладно, не кривись… Что же ты не спрашиваешь, почему я играл с тобой? – в голосе Аркаши Печорского послышалась насмешка.

Табак показался Костылю горьким, словно дедовский самосад, какой он когда-то курил в далеком детстве.

– Ну и отчего же?

– Просто ты мне нужен для одного дела. Ты дерзок, смел, силен… И очень мне подходишь.

– Горький ты больно табак куришь, – отшвырнул Костыль в сторону окурок. – И какое же это дело?

Неожиданно располагающая улыбка смялась, превратившись в хищный оскал, и перед Костылем предстал властный хозяин.

– Я вижу, ты разговорился. Знай свое место и меньше спрашивай. Не люблю болтунов. Ты мой раб, понял меня?

Не выдержав тяжелого взгляда, Костыль благоразумно отвел глаза.

– Да.

Об Аркаше Печорском на зоне говорили много разного, и трудно было понять, где здесь правда, а где откровенный вымысел. А не так давно прошел слушок, что он сотрудничает с ФСБ. Во всяком случае, три месяца назад из центра приезжал важный чин в цивильном дорогом костюме, и они с Аркашей долго о чем-то разговаривали в кабинете начальника зоны. Причем хозяин колонии, как обыкновенный шнырь, стоял в это время в коридоре, перед дверьми своего кабинета. Странная складывалась ситуация. Некоторым даже казалось, что хозяин побаивается своего подопечного, во всяком случае, по отношению к нему он вел себя так, как будто того не существует вовсе: прощал ему мелкие шалости в виде заначки морфия в лагерной тумбочке, не устраивал шмона в его закутке, разрешал полуночные посиделки. Было похоже, что на воле у Аркаши Печорского существовали сильные покровители.

Но что не вызывало никаких сомнений, так это то, что Зуб был вором, как говорится, до исподнего белья, до самой последней клетки. И если нашелся бы человек, осмелившийся упрекнуть его в неблагонадежности, то вряд ли тот сумел бы дожить до утра.

Впрочем, его опасался не только хозяин зоны, даже самые непримиримые из зэков оказывали ему заметное почтение.

И уже по-деловому, выпустив в сторону струйку дыма, Зуб заговорил:

– На днях меня переведут в другую зону. – В этот раз Костыль не рискнул спрашивать у Зуба, откуда у него такие сведения. Аркаша порой мог угадывать надвигающиеся события с такой точностью, как будто получал божественные откровения в самые уши. Возможно, сейчас был тот самый случай. Хмыкнув, Печорский продолжал: – Надеюсь, ты понимаешь, что для тебя, Паша, это ровным счетом ничего не значит?

Игра «три звездочки» не такая вещь, от которой можно отряхнуться, как от пыли.