– Я недостоин коснуться ее, – ответил Варни, преклонив колено, – разве только как подданный касается руки государя.

Он прикоснулся губами к этим прелестным тонким пальчикам, так богато унизанным кольцами и драгоценными перстнями. Затем он встал и со всем изяществом и учтивостью предложил подвести ее к креслу под балдахином, но она отказалась.

– Нет, любезный мистер Ричард Варни, я не займу этого места, пока милорд сам не возведет меня сюда. Сейчас я только тайная графиня и не хочу пользоваться преимуществами своего сана, пока не получу на это разрешения того, кому им обязана.

– Надеюсь, миледи, – сказал Фостер, – что, выполняя приказания милорда вашего супруга по поводу вашего заточения здесь и прочее и тому подобное, я не вызвал вашего неудовольствия, поскольку лишь выполнял свой долг в отношении вашего и моего господина. Ибо небо, как говорит священное писание, дало мужу превосходство и власть над женой – кажется, так или что‑то вроде этого.

– Для меня сейчас это такой приятный сюрприз, мистер Фостер, – ответила графиня, – что я не могу порицать суровой преданности, которая не допускала меня в эти залы, пока они не стали выглядеть по‑новому и так пышно.

– Да, госпожа, – подтвердил Фостер, – все это обошлось во много золотых монет. А чтобы не было потрачено больше, чем это совершенно необходимо, я оставляю вас до приезда милорда с любезнейшим мистером Ричардом Варни, который, думается мне, хочет передать вам что‑то на словах от вашего высокоблагородного лорда и супруга. Дженет, за мной, посмотрим, все ли в порядке.

– Нет, мистер Фостер, – возразила графиня, – мы хотим, чтобы ваша дочь осталась здесь, в нашей комнате, – в некотором отдалении, конечно, если Варни имеет сообщить мне нечто от моего мужа.

Фостер отвесил неуклюжий поклон и удалился с таким видом, как будто его раздражают огромные траты, ушедшие на то, чтобы превратить его жилище из жалкого, полуразрушенного сарая в азиатский дворец. Когда он вышел, его дочь взяла свое вышивание и притулилась в дальнем углу комнаты, а Ричард Варни, с невероятно смиренной любезностью, выбрал себе самый низкий стул, какой только мог найти, пододвинул его к груде подушек, на которую опять опустилась графиня, уселся и в глубочайшем молчании устремил взор на землю.

– Мне кажется, мистер Варни, – сказала графиня, увидев, что он не склонен начать разговор, – вы должны сообщить мне что‑то по поручению милорда моего супруга. Так я по крайней мере поняла мистера Фостера и поэтому приказала девушке отойти. Если я ошибаюсь, то опять подзову ее поближе. Она не так уж искусно владеет иглой в стежке и вышивании крестиком, и за ней нужно присматривать.

– Сударыня, – ответил Варни, – Фостер понял меня не совсем верно. Я должен – нет, просто обязан – поговорить с вами не от имени вашего достойного супруга, а о нем самом, моем постоянном и благородном покровителе.

– Тема весьма приятная, сэр, – сказала графикя, – будь то о нем или от его имени. Но, пожалуйста, покороче, ибо я ожидаю, что вот‑вот он должен прибыть сюда.

– Итак, коротко, сударыня, – согласился Варни, – и смело, ибо мои доводы требуют и быстроты и храбрости. Вы видели здесь сегодня Тресилиана?

– Да, сэр, но что с того? – ответила графиня довольно резким тоном.

– Меня, сударыня, это не касается, – смиренно ответствовал Варни. – Но неужели вы думаете, уважаемая графиня, что ваш супруг выслушает это с таким же спокойствием?

– А почему бы нет? Посещение Тресилиана было тягостным и горестным только для меня, потому что он привез известие о болезни моего дорогого отца.