– Когда‑нибудь? – повторил ее супруг. – Да, Эми, дорогая, когда‑то этот день наступит, и поверь, что я жажду его не меньше, чем ты. С каким наслаждением ушел бы я от государственных дел, от забот и треволнений тщеславия, чтобы жить с достоинством и почетом в своих обширных владениях с тобой, моя любимая Эми, с моим другом и спутником жизни! Но, Эми, время для этого еще не наступило, и дорогие для меня, но тайные свидания – это все, что я пока могу предложить самой прелестной и самой любимой женщине на свете!.

– Но почему же это сейчас невозможно? – настаивала графиня самым нежным и вкрадчивым голосом. – Почему это не может свершиться немедленно– этот полный, неразрывный союз, к которому, как вы говорите, вы сами стремитесь и который предуказан нам и божескими и человеческими законами? Ах, если бы вы хоть вполовину желали этого так, как вы говорите, кто или что могло бы стать преградой вашему желанию при всем вашем могуществе и всесилии?

Взгляд графа омрачился.

– Эми, – начал он, – ты говоришь о том, чего сама не понимаешь. Мы, придворные мученики, похожи на тех, кто карабкается на песчаную гору. Мы не смеем остановиться, пока не найдем твердой точки опоры и отдыха на какой‑нибудь выдавшейся вперед скале. Если мы остановимся раньше, мы начнем скользить вниз под давлением собственной тяжести и обратимся в предмет всеобщих насмешек. Я стою высоко, но недостаточно твердо, чтобы действовать по собственной воле. Объявить во всеуслышание о своем браке сейчас – означало бы собственными руками приблизить свою гибель. Но поверь, что я скоро достигну такого предела, когда смогу предаться тому, к чему мы оба стремимся. А пока что не отравляй мне блаженства этих мгновений, желая того, что сейчас недостижимо. Скажи‑ка лучше, все ли тебе здесь нравится? Как ведет себя по отношению к тебе Фостер? Полагаю, что с полным уважением, а иначе ему придется очень и очень пожалеть об этом.

– Иногда он напоминает мне о необходимости этой уединенности, – со вздохом ответила девушка, – но ведь это напоминает мне о ваших желаниях, и потому я скорее обязана ему за это, нежели склонна бранить его.

– Я рассказал тебе о суровой необходимости, властвующей над нами, – возразил граф. – Фостер как будто бы нрава довольно угрюмого, но Варни ручается головой за его верность и преданность. Но если у тебя есть причины пожаловаться на его поведение, то он за это поплатится.

– Нет, жаловаться мне не на что, – ответила графиня. – Он выполняет свои обязанности, как ваш верный слуга. А его дочь Дженет – самая добрая и лучшая подруга моего уединения; ее прецизианский вид так идет к ней.

– Вот как? – заметил граф. – Тот, кто приятен тебе, не должен остаться без награды. Поди‑ка сюда, девица!

– Дженет, – сказала графиня, – подойди к милорду.

Дженет, которая, как мы уже сказали, тихонько удалилась в уголок, чтобы не мешать беседе лорда и леди, подошла поближе. Она сделала почтительный реверанс, и граф не мог удержаться от улыбки при виде разительного несоответствия между подчеркнутой простотой ее платья вместе с церемонной скромностью ее взора и ее миловидной мордочкой с черными глазками, которые так и смеялись, несмотря на все старания их владелицы придать себе серьезный вид.

– Я весьма обязан вам, хорошенькая девица, за то, что миледи так довольна вашими услугами.