– Я не прочь бы там поторговать, – сказал торговец с легким смешком.

– Так что ж, пожалуйста, – ответил Майкл. – Конечно, если ты по‑прежнему такой же ловкий парень, каким был, когда мы с тобой воровали яблоки в саду у аббата. Чуть‑чуточку алхимии – и твой дом и земли можно превратить в наличные денежки, а их – в роскошный корабль с парусами, якорями, снастями и всем, что полагается. А там запихни весь свой склад товаров вниз, под люки, нагони на палубу штук пятьдесят лихих ребят, меня поставь командовать ими, и тогда подымай паруса – и айда в Новый Свет!

– Ты открываешь ему секрет, куманек, – сказал Джайлс Гозлинг, – как перегонять (да, я пользуюсь именно этим словом!) его собственные фунты стерлингов в пенсы, а, ткани – в нитки. Послушайся‑ка моего глупого совета, сосед Голдтред. Не искушайте моря: оно пожирает все. До чего бы ни довели тебя карты и василиски, тюков твоего отца хватит еще на годик‑другой, прежде чем ты докатишься до богадельни. Но у моря бездонная глотка, в одно утро оно может поглотить все богатства Ломбард‑стрит с такой же легкостью, как я, скажем, яйцо всмятку и стакан красного вина. А что до Эльдорадо моего родственничка, то разрази меня на месте, если я не уверен в том, что он нашел его в кошельках таких же простаков, как ты сам. Но нечего лезть по этому поводу в бутылку, садись‑ка за стол, и добро пожаловать! Вот и ужин, я от души предлагаю его всем, кто хочет принять в нем участие, чтобы отпраздновать возвращение моего подающего надежды племянничка… Я твердо верую в то, что он вернулся совсем другим человеком. Право же, милок, ты так похож на мою бедную сестру, как вообще сын может быть похож на мать.

– Но зато он не так уж похож на старого Бенедикта Лэмборна, ее супруга, – сказал торговец, кивая и подмигивая. – Помнишь, Майк, что ты сказал, когда линейка учителя проехалась по твоему загривку за то, что ты приполз на костылях своего отца? «Умное дитя, – сказал ты, – всегда узнает собственного отца!» Доктор Берчем смеялся тогда до слез, и его слезы спасли тебя от твоих собственных.

– Ну, он потом все‑таки отыгрался на мне через много дней, – заметил Лэмборн. – А как поживает этот достойный педагог?

– Умер, – подхватил Джайлс Гозлинг, – и уже давно.

– Точно так, – вмешался приходский псаломщик. – Я как раз сидел у его постели. Он отошел в лучший мир в отличном расположении духа. Morior – mortuus sum vel fui – morinote 2 – таковы были его последние слова, и он только еще прибавил: «Я проспрягал свой последний глагол»,

– Что ж, мир праху его, – сказал Майк. – Он мне ничего не должен,

– Нет, конечно, – ответил Голдтред. – И он, бывало, говорил, что с. каждым ударом розги по твоей спине он избавляет палача от труда,

– Казалось бы, учитель совсем не оставил палачу работы, – добавил псаломщик, – но все‑таки кое‑что выпало и на долю мистера Тонга.

– Voto a dios!note 3 – заорал Лэмборн, терпение которого в конце концов лопнуло. Он схватил со стола свою огромную широкополую шляпу и водрузил себе на голову так, что упавшие тени придали зловещее выражение испанского браво его глазам и чертам лица, которые и без того не таили в себе ничего приятного. – Слушайте, ребята, все прощается между друзьями, когда все шито‑крыто, и я уже достаточно позволил своему почтенному дядюшке, да и вам всем, прохаживаться по поводу всяких моих шалостей в дни несовершеннолетия. Но, милые мои друзья, помните – при мне меч и кинжал, и я, когда нужно, лихо управляюсь с ними.