чувствует. Они всегда понимали. И они опять что-нибудь придумают, унизят ее,

обсмеют грубо, бесчеловечно затолкают обратно в отведенную для  нее,  словно

для шута, нишу.

     Она знала, что достойна

     (чего)

     другого места.  Да,  она  немного  полновата  в  талии,  но  иногда  ей

становилось так паршиво,  одиноко  и  тоскливо,  что  единственным  способом

заполнить эту зияющую заунывную пустоту было есть, есть и есть.  Впрочем,  и

не настолько уж она полна. Организм сам не позволял ей перейти  определенный

предел. А ноги даже красивые, ничуть не хуже, чем  у  Сью  Снелл  или  Викки

Хэнском. Она могла бы

     (что что что)

     могла бы перестать есть шоколад, и тогда  прыщи  обязательно  пропадут.

Непременно. А еще она могла бы сделать прическу. Купить колготки  и  зеленые

или синие обтягивающие рейтузы. Нашить себе коротеньких юбчонок  и  платьев.

Стоит-то это всего ничего. Она могла бы, могла бы...

     Жить!

     Кэрри расстегнула тяжелый хлопчатобумажный лифчик и уронила его на пол.

Гладкие,  молочно-белые,  твердые  груди  со  светлокофейными  сосками.  Она

притронулась к ним ладонями, и ее охватила дрожь. Зло,  грех.  Мама  не  раз

говорила ей про Нечто. Опасное, древнее, невыразимо греховное Нечто.  Нечто,

которое может сделать ее Слабой.

     "Остерегайся, - говорила мама. - Оно является  по  ночам  и  заставляет

думать о грехах, творящихся на автостоянках и придорожных мотелях".

     Но хотя времени было всего девять двадцать утра, Кэрри  поняла,  что  к

ней пришло то самое Нечто. Она снова погладила руками груди.

     (мерзостные подушки)

     прохладные на ощупь, но соски горячие и, твердые, и сжав  их  пальцами,

Кэрри почувствовала, как слабеет и словно растворяется. Да, да, это то самое

Нечто.

     Трусы оказались в пятнах крови.

     Кэрри вдруг подумалось, что она должна расплакаться, закричать, вырвать

из себя это Нечто и раздавить, растоптать, убить его.

     Салфетка, которую положила ей мисс  Дежардин,  уже  промокла,  и  Кэрри

аккуратно пристроила на место новую - она знала, что  поступает  скверно,  и

они все тоже поступают скверно, ив душе у нее закипала ненависть к ним  и  к

себе. Одна только мама -  хорошая.  Мама  сражалась  с  Черным  Человеком  и

победила его. Кэрри видела это однажды во  сне.  Мама  выгнала  его  шваброй

через дверь. Черный Человек  бросился  по  Карлин-стрит,  высекая  искры  из

мостовой своими раздаренными копытами, и скрылся в ночи.

     Мама вырвала из себя Нечто и осталась чиста.

     Но как же Кэрри ее ненавидела!

     Она поймала свое отражение в крохотном зеркальце на двери  -  маленькое

зеркальце в дешевой зеленой оправе из.