|
А может быть, все не так? Может быть, Гескин – обычный, заурядненький барончик, каким то макаром попавшийся на зуб Андропову? И ему под страхом лишения кредитных карточек, родового замка и того органа, который лет тридцать назад составлял предмет его мужской гордости, приказали провести всю операцию. Может быть, разбуди я его без холодной воды и гангстерских приемов с авторучкой, поделись я с ним своими проблемами, пойми он, что мы оба – в дерьме по уши, Гескин стал бы моим союзником? Тогда мы нашли бы Телевано, очертили перед ним весь расклад, предупредили бы спецслужбы Аргентины, Великобритании и Колумбии, а потом все втроем посадили бы в лужу медлительного монстра в золотых очках, решающего судьбы людей с той же легкостью, с какой выбирают, чем именно закусить стопку «Посольской» – колбаской или огурчиком?»
Я вновь взглянула на спящего Гескина. Нет, с этим человеком у меня ничего не получится. Я не хочу знать, что таится в недрах его долгой, может быть, слишком долгой жизни. Знаю одно: с его состоянием, положением в обществе и связями на крючок КГБ обычно не попадаются. Если, конечно, сами не желают оказаться в столь похабном положении. А может, все, что у него есть, – это собственность конторы? Может, он такой же, как Филби? Тогда он в сто раз опаснее всех витянь МИШИНЫХ. И говорить с ним можно будет только на одном языке – языке силы и превосходства, угрожая неминуемым разоблачением. И, выходит, ничего я не добьюсь, приткнув золотое перо авторучки к его горлу. Ибо в моих глазах всегда можно плакатными буквами прочесть, что убивать я не способна. А другого выхода, реши Гескин отрицать все, у меня попросту не останется. Значит... – Валя, я наблюдаю за вами уже несколько минут... – как ни в чем не бывало Гескин сел на кровати и осторожно, словно я была слеплена из тончайшего фарфора и выставлена на аукционную продажу но рекордной цене, погладил меня но обнаженной ноге. – Только два раза в жизни я попадал в столь унизительную ситуацию... – Вы имеете в виду свой храп во сне? – я отодвинула ногу. – Нет, сон в присутствии дамы. Но на меня, видимо, что то нашло... – Учитывая глубину вашего сна, я бы сказала: накатило... – Чувство юмора не покидает вас даже ночью. – Да, в отличие от мужчин. – Чем я могу заслужить ваше прощение, дорогая? Одно только слово, и я исполню все, поверьте мне! – Барон, не искушайте бедную провинциалку. – А вы не будите мое воображение. Мне кажется, только сейчас я сумел по настоящему оценить ваш эликсир молодости... – Итак, о прощении... – на какое то мгновение мне стало страшно, словно я занесла ногу над черной пропастью. – Вы можете его заслужить и вместе с ним еще кое что, о чем МНС бы не хотелось сейчас говорить, если... – Если? – эхом отозвался Гескин, не отводивший тяжелого взгляда от моей груди. – Если ответите на один вопрос. – Задавайте же его, Валентина! – Гескин в этот момент был великолепен: раскрасневшийся после сна, возбужденный лицезрением приятной женщины в одной комбинации, окрыленный заманчивостью открывающихся эротических перспектив, он как бы воплощал всю глубину русской идиомы «бес в ребро». – Что вас интересует? Мое состояние? Уклоняюсь ли я от налогов? Кому завещаю библиотеку? Спрашивайте, нет вопроса, на который я бы не ответил! – Сейчас вы действуете, как демон искуситель. Слишком впечатляющие перспективы для скромной девушки – состояние, завещание, налоги... Но все гораздо проще: меня интересует, какое звание вы носите в Комитете государственной безопасности СССР? И все... – Что? – неестественно громко спросил Гескин. – Я спросила, барон, какую должность вы занимаете в КГБ. В этом номере ужасно надоедливое эхо, так что можете не переспрашивать. |
