И в моих силах нейтрализовать влияние двух зловещих звезд, взошедших на ее небосклоне.

Когда пробьет их час, я сумею найти способ вытащить Кит невредимой из этой архисложной ситуации и сделать так, чтобы она не пошла ко дну вместе с ними.

– Кит, мне... – начинаю я и замолкаю, не зная, что сказать дальше.

Она с легкостью находит нужные слова вместо меня.

– Я знаю, Шон, это неправильно, но сейчас мне хочется, чтобы ты... прикоснулся ко мне, – шепчет Кит.

Я просовываю руку ей под свитер, прикасаюсь к холодной коже ее живота и к маленьким, крепким грудям. Обнимаю ее, прижимаю к себе и целую.

– Медленнее! – говорит она.

Я держу Кит в объятиях и медленно целую, а мои руки скользят вниз по ее спине, поднимаются по бедрам и останавливаются между ногами. Она сразу напрягается, и я осторожно отодвигаю девушку от себя, но за мгновение до того, как выпустить ее совсем, я ощущаю где‑то под сердцем такую острую боль, что оказываюсь не в силах и дальше сопротивляться тому, что росло во мне все это время.

– Ты нужна мне, – говорю я.

Кит трясет головой:

– Нет!

Я снова целую ее, и – боже мой! – я действительно хочу ее. Хочу прямо здесь, на песчаном берегу, под темным пасмурным небом. Для меня это означало бы очень многое, почти все. Это исцелило бы меня. Сделало бы целым. Разлучило бы с убийством, растворенным в моей крови и свербящим в кончиках пальцев. Мне необходимо отдать себя ей целиком, без остатка. Я хочу обнимать ее, быть внутри нее, соединиться с ней в одно. И я знаю, что ей я тоже необходим.

Я приподнимаю рубашку Кит и целую ее гладкий живот.

– Да... – шепчет она.

Теперь уже сама Кит прижимает меня к себе, и ее холодные мокрые руки скользят по моей спине. Я снова целую ее в губы, потом поднимаю подол рубашки и целую под грудью, соски и – очень осторожно – начинаю расстегивать пуговицы ее джинсов.

– Перестань! – шепчет она.

Но я не могу перестать. Я целую ее живот, татуировку на плече и, протолкнув в петлю последнюю пуговицу, начинаю стаскивать с нее джинсы.

– Не надо! – говорит она. – Стой!..

Но я качаю головой, касаюсь языком ее губ, целую ее ледяные пальцы и...

– Я сказала: прекрати! – сердито кричит Кит и отталкивает меня.

– О'кей, прекращаю, – говорю я с обидой.

– Господи, какие же вы, мужчины, одинаковые! – выкрикивает она и плачет. – Вам всем нужно только одно! Я думала, ты не такой, а ты...

Она вскакивает и начинает застегивать джинсы. Кит в ярости: она злится на меня, но главным образом на себя. Она растеряна, смущена, ее гнетет смутное ощущение вины, и ее руки сами собой сжимаются в кулаки.

– Я не буду трахаться с тобой! – заявляет она.

– Ч‑что?

Но она уже шагает по дюнам прочь.

– Нам вовсе не обязательно... заниматься сексом, Кит! Я просто хочу быть с тобой. Вернись, пожалуйста, прошу тебя! Мы можем просто говорить, или молчать, или... в общем, что захочешь. Только не уходи, пожалуйста!

– А пошел ты!.. Я, кажется, уже сказала тебе, что у меня есть парень... – злобно бросает она в ответ и бежит к лодке.

– Стой, Кит! Куда ты?!

– Я возвращаюсь на Плам‑Айленд! – кричит она, сталкивая лодку в прибой.

– Подожди! – Я неловко поднимаюсь с песка и бегу к ней, но Кит прыгает в лодку и яростно гребет прочь. Ветер утих, но снова начался сильный дождь.

– Вернись, Кит! Это опасно!

– Отвяжись! Я и без тебя прекрасно доберусь! – кричит она, удаляясь от берега размашистыми, уверенными гребками.

Я пробую вызвать у нее хотя бы сочувствие:

– А мне как быть?

– Ничего, пешком прогуляешься.

– Но куда мне идти?

– Иди вдоль реки, она выведет тебя к Ньюберипорту.