|
Из мужской уборной выкинули одного художника-постановщика, он голубой. Иуда устроил в Галилее забастовку, требует, чтобы платили больше сребреников. Нет-нет. Ничего странного, иначе я бы заметил. — А мимо никто не проезжал? — подсказал Рой. — Похоронная процессия? — Похоронная процессия! Думаете, я бы не заметил? Погодите-ка! — Его монокль блеснул в сторону ворот, затем в сторону натурных площадок. — Да, черт побери. Я даже подумал с надеждой: вдруг это катафалк Демилля,[44] мы могли бы отпраздновать. Он поехал вон туда! — А что, сегодня где-то снимают похороны? — Да в каждом павильоне: тухлые сценарии, актеры, вялые как трупы, английские режиссеры-гробовщики, своими кривыми лапами они не сумеют принять роды даже у кита! Ведь вчера был Хеллоуин, верно? А сегодня настоящий мексиканский День мертвых,[45] первое ноября, так почему на «Максимус филмз» не должны его отмечать? Мистер Холдстром, где вы откопали эту развалюху? — Это, — произнес Рой, приходя в тихую ярость, как Эдгар Кеннеди[46] в старой комедии Хэла Роуча,[47] — машина, с которой Лорел и Харди[48] торговали рыбой в той самой короткометражке, в тридцатом году. Она обошлась мне в пятьдесят баксов плюс семьдесят за покраску. Прочь с дороги, сэр! Фриц Вонг, в восторге от Роя, отскочил назад. — Через час, марсианин! В столовке! Приходи обязательно! Мы попыхтели дальше среди полуденной толпы, свернули за угол. Рой направил машину в сторону Спрингфилда (штат Иллинойс), Нижнего Манхэттена и Пикадилли. — Ты знаешь, куда мы едем? — спросил я. — Черт побери, на студии есть отличное место, где можно спрятать тело. Кто его там заметит? На натурных площадках среди абиссинцев, греков, чикагских гангстеров, приведи туда хоть шесть десятков уличных банд и сорок полковых оркестров Сузы,[49] никто ничего не пронюхает! Дружище, этот труп должен быть где-то здесь! Подняв клубы пыли, мы в последний раз свернули за угол и въехали в город Томбстоун,[50] штат Аризона. — Неплохое название для города, — заметил Рой. 9 Было тихо и тепло. В этот час — «Ровно в полдень»[51] — нас окружала тысяча следов, отпечатавшихся в пыли киносъемочных задворок. Некоторые принадлежали Тому Миксу,[52] Хуту Гибсону[53] и Кену Мейнарду.[54] Взметая горячую пыль, я смотрел, как ветер уносит прочь память. Конечно, их следы не могли сохраниться, пыль не вечна, и даже отпечатки огромных сапог Джона Уэйна[55] давно улетучились, и точно так же следы от сандалий Матфея, Марка, Луки и Иоанна исчезли с песчаного берега Галилейского моря всего в сотне ярдов отсюда, на площадке № 12. Тем не менее здесь все еще пахло лошадьми, и вот-вот сюда подкатит дилижанс с грузом свежих сценариев и новой бандой вооруженных ковбоев. Я не мог отказать себе в тихой радости просто посидеть в стареньком «фордике» Лорела и Харди, глядя на паровоз времен Гражданской войны, который заправляли углем дважды в год, и он превращался то в поезд 9.10 из Галвестона, то в траурный поезд Линкольна,[56] везущий его домой — о господи! — домой! Наконец я спросил Роя: — Почему ты так уверен, что труп здесь? — Черт побери! — Рой топнул ногой по полу машины, как однажды Гэри Купер[57] — по коровьей лепешке. — Посмотри-ка внимательно на эти строения. Я присмотрелся. Здесь, в этом уголке Дикого Запада, за фальшивыми фасадами скрывались сварочные цеха, музеи старинных автомобилей, склады декораций и… — Столярная мастерская? — предположил я. |
