Киндаити не обманул – на лыжах он ходил лучше всех остальных. Даже не пользуясь палками, легко поднимался в гору, зато инспектор Татибана пыхтел в самом хвосте, таща свой большой живот вверх по склону.

Они уже миновали девятый уровень и приблизились к перевалу Нума‑но‑дайра, когда навстречу им по склону скатился на лыжах человек в штатском.

– Торопитесь, инспектор. Мы нашли его и преследуем. Этот ублюдок вооружен.

Они побежали. А наверху уже раздалась пальба.

– Вот проклятье, стреляют. – Киндаити запрыгал вверх по крутому склону, как заяц, и вскоре добрался до перевала Нума‑но‑дайра. И, оказавшись на гребне, не мог не остановиться и не воскликнуть: – Красота‑то какая!

Впереди и вокруг, всюду, подобно холмам, подымались сугробы, а за ними, казалось, так близко, руку протяни, гребень гор Юкигами, тоже покрытый белым. Глубокое синее небо, снежные хребты с их светлым пурпурным блеском…

Впрочем, ситуация не располагала к любованию, и восторгу Киндаити положила конец стрельба, вновь раздавшаяся впереди, на склоне, перед которым он стоял. Далеко внизу он увидел трех людей в штатском, медленно приближающихся с трех сторон к человеку в одежде репатриированного солдата. Полицейские, уже поравнявшиеся с Киндаити на перевале, тут же заскользили вниз по склону, как стая ласточек, и Киндаити последовал за ними в своем кимоно, заткнутом за кушак.

Теперь солдата обложили плотно, бежать было некуда. Отбросив лыжные палки, он с вызывающим видом стоял на лыжах, и лицо у него было не из приятных. Глаза красные, струйка крови сбегает из уголка рта. Он выстрелил еще два раза. Полицейские ответили. Киндаити бросился к ним, вопя на бегу:

– Не убивайте его! Он не убийца!

Солдат, услышав эти слова, дернулся и повернулся к Киндаити, в глазах его сверкнула ярость, как у раненого вепря. Он поднял руку с револьвером и поднес его к виску.

– Остановите его! – крикнул Киндаити.

В это мгновение кому‑то удалось попасть солдату в руку – тот выронил револьвер и пал на колени в снег. Несколько людей в штатском тут же накинулись на него и надели наручники.

Инспектор Татибана и Фурудатэ подкатили ближе.

– Ну что, господин Фурудатэ, вы узнаете этого человека?

Запыхавшийся Фурудатэ внимательно всмотрелся в лицо человека и мрачно отвел глаза.

– Нет никаких сомнений. Это Киё Инугами.

Инспектор потирал руки от радости, но вдруг нахмурился и обратился к Киндаити:

– Господин Киндаити, только что вы произнесли что‑то несуразное – будто этот человек не убийца. Что это значит?

Киндаити вдруг с величайшим энтузиазмом принялся чесать в голове и проговорил, улыбаясь:

– Т‑только то, что с‑сказал, инспектор. Этот человек не убийца, хотя он, наверное, будет настаивать, что он убийца.

При этих словах Киё, с ненавистью глядевший на Киндаити, в полном отчаянье потряс руками в наручниках и рухнул в снег.

Исповедь

Пятнадцатое декабря. Солнце, сияющее, как и вчера, растопило почти весь снег, покрывавший берега озера Насу, однако людей в городе и его окрестностях знобило от напряжения. Всем уже было известно, что главный подозреваемый в нескольких чудовищных убийствах, случившихся в клане Инугами и нагнавших страху на округу, был схвачен накануне в горах Юкигами, а также, что подозреваемым этим оказался не кто иной, как Киё Инугами, и даже то, что очная ставка между Киё и другими, замешанными в этом деле, будет иметь место в большой комнате на вилле Инугами. А еще все понимали, что это дело, которое началось 18 октября со смерти Тоёитиро Вакабаяси, наконец‑то подходит к концу. Но никому не было известно, вправду ли Киё Инугами убийца, – это еще требовалось выяснить. Вот почему люди, жившие вокруг озера Насу, смотрели на виллу Инугами, затаив дыхание.