Изменить размер шрифта - +

К нему вернулось обычное самообладание, и, пока капитан снова осматривал труп, он вынул блокнот и написал несколько строк. Это был приказ обыскать комнату лейтенанта

Уэйнрайта и доставить ему все бумаги, письма и документы убитого. Затем он подозвал одного из солдат:
– Немедленно передайте вот это начальнику военной полиции. Ну как, капитан, – невозмутимо спросил он подходившего офицера, – нашли еще что нибудь?
– Вот только это, сэр, – отвечал капитан, слегка улыбаясь и доставая небольшую фотографию. – Должно быть, ее тоже не заметили.
Он протянул карточку Бранту.
Глаза начальника так и впились в снимок, но выражение его лица не изменилось.
– Обычная находка, генерал. Всегда фотографии! Но на этот раз красивая женщина!
– Очень, – спокойно заметил Кларенс Брант.
Это была фотография его жены!

ГЛАВА II

Он настолько владел своим голосом и движениями, что теперь, когда он ехал к себе на квартиру, никому не пришло бы в голову, что генерал Брант только что увидел фотографию

жены, с которой порвал четыре года назад. Еще меньше можно было подозревать, какой жуткий страх он испытывает при мысли, что жена может иметь отношение к только что

обнаруженной измене.
За это время он только раз получил о ней известие – от адвоката ее покойного мужа. Адвокат писал ему по поводу ее недвижимости в Калифорнии. Кларенс полагал, что она

уехала к своим родственникам в Алабаму, где целиком посвятила себя делу конфедератов, готовая пожертвовать ради него даже всем своим состоянием.
Он знал также, что ее имя появляется в газетах Юга, что о ней пишут как о блистательной светской даме и даже советнице политических деятелей Конфедерации, но у него не

было оснований думать, что она решилась взять на себя такую активную и отчаянную роль на войне. Он пытался уверить себя, что его тревога вызвана лишь воспоминаниями об

измене капитана Пинкни и той роли, которую жена играла в калифорнийском заговоре, – в супружеской неверности он давно уже перестал ее подозревать. Но между этими двумя

случаями было сходство, которое наводило на размышления. Несомненно, этот лейтенант Уэйнрайт был изменник, который поддался обычной софистике своего сословия,

утверждавшей, что главное – верность родному штату. Но не было ли у лейтенанта других побуждений? Или фотография была только памятью о пленительной жрице восстания,

которую знал убитый? Первое предположение могло скорее вызвать презрение, нежели ревность, но все же он почувствовал облегчение, узнав, что военная полиция не обнаружила

среди вещей Уэйнрайта никаких компрометирующих бумаг. Дивизионному генералу он о фотографии не сообщил. Достаточно было разоблачить деятельность изменника, не упоминая о

том, что могло свидетельствовать о прямом или косвенном участии жены в этой измене. Даже и в этом был уже немалый риск, но он не мог поступить иначе, не нарушив своего

долга.
Он содрогался, думая о вчерашнем побоище, которое – теперь в этом не было сомнений – произошло в результате предательской деятельности шпиона, и о том, что по иронии

судьбы именно его бригаде выпало на долю не только пострадать от измены, но и отомстить за нее. Если жена приложила руку к этому гнусному делу, должен ли он ее щадить?

Неужели их судьбы отныне связаны таким чудовищным образом?
К счастью, гибель главного виновника и своевременная находка его бумаг позволили командиру дивизии сохранить все в секрете и потребовать, чтобы и Брант, со своей стороны,

соблюдал тайну. Брант, однако, был по прежнему бдителен и на другой же день после перехода на новые позиции тщательно изучил расположение бригады, подходы к нему и пути

сообщения с окружающей местностью, а также линии мятежников; усилил строгость караульной службы и учредил тщательный надзор за всеми нестроевыми, а также за гражданским

населением в пределах расположения бригады – вплоть до последнего маркитанта.
Быстрый переход