— Э-э… Анна Владимировна, — пробормотал Ингвар. Митя ограничился поклоном.

— Зачем же так? Помнится, когда-то вы называли меня Анной, милый Ингвар, — принужденно улыбнулась та.

— Тогда вы были женой моего старшего брата. А теперь вы совершенно чужая дама, — отрезал Ингвар.

Митя поглядел на него с одобрением. Грубовато, но в целом, неплохо сказано.

— Так чем мы можем быть вам полезны, госпожа Лаппо-Данилевская? — окончательно разошелся Ингвар и даже поглядел на Анну сверху вниз.

В том, как он выпрямился в седле автоматона, как глядел из-под полуопущенных век, как строил надменно-презрительную физиономию Митя неожиданно уловил нечто знакомое. И тут же понял! Да ведь это — он сам! Это его Ингвар копирует! Неуклюже, неумело, без природного изящества и меры — сам Митя никогда бы не стал и бровь поднимать и угол рта кривить одновременно! — но Ингвар подражал ему!

Неожиданно это растрогало. Настоящего светского поведения Ингвару не постичь никогда, но старается же, морда германская! И образец нашел достойный.

— Ах, Ингвар, — на глазах Анны заблестели слезы. — Я понимаю, что в ваших глазах я виновна во всем, — она изящно всхлипнула. — Но… Я знаю, вы такой же великодушный, как и ваш брат, а он никогда бы не отказал даме в личной просьбе, — она сделала паузу, позволяя им задать вопрос.

Оба промолчали. Ингвар таких тонкостей не понимал, Митя понимал, но полагал, что светский этикет должен помогать ему, а не его собеседнику. Может, ему эта просьба вовсе не понравится! И даже скорее всего.

— Может, вы сядете ко мне в карету? — так и не дождавшись облегчающих разговор вопросов, предложила Анна Владимировна, и нервно огляделась.

— Навряд мы влезем туда вместе с автоматонами, — очень серьезно сказал Митя и на ее непонимающий взгляд пояснил. — Два автоматона с пустыми седлами возле вашей кареты вызовут гораздо больше пересудов.

— Да, вы правы. Тогда… Moгy я вас попросить, передать мужу мою просьбу… просьбу о встрече…

— Лаппо-Данилевскому? — изумленным хором спросили оба юноши.

— О! А! — из уст Анны Владимировны вырвался сдавленный вскрик, она прижала ладони к глазам. — Простите, простите, простите! Я не понимаю, что говорю! Свенельду… Свенельду Карловичу! — она убрала руки от лица и отчаянным усилием попыталась принять невозмутимый вид. Но глаза ее сухо, горячечно блестели, а на щеках пылал багровый румянец.

— Как вы можете! — вскинулся Ингвар. — Свенельд только оправился после вашего поступка, а вы снова…

— Погодите, Ингвар, — остановил его Митя.

Анна Владимировна красиво плакала. И красиво просила. Но у нее был красный нос. Тщательно запудренный, но, несомненно, распухший. И темные круги под глазами, тоже скрытые под слоем пудры. А когда дама с покрасневшим носом и кругами под глазами пытается казаться милой и очаровательной, дело и впрямь серьезно.

— Что случилось, Анна Владимировна?

— Ах! Все дело в моем муже… — она судорожно стиснула ладони.

— Свенельде Карловиче? — уточнил Митя.

— Нет! Иване Яковлевиче Лаппо-Данилевском! — вскричала она. — Я понимаю, что вы сейчас обо мне думаете! что я дурная женщина, мое поведение непростительно…

— Ну почему же, — хмыкнул Митя. — Мне вас прощать не за что, наоборот, я благодарен: если бы не вы, нам с отцом никогда бы не заполучить такого управляющего, как Свенельд Карлович, в наше запущенное имение.