Она говорила все тише, а вскоре совсем умолкла. Сказанное вслух, все это звучало совсем не так, как у нее в голове.

— Ублюдок! — не удержался Алеш.

— Но Йелик не виноват! Слышите? Это я, из-за меня он умер! И это не первый раз, у меня был парень… дома… пока я не поехала учиться. Я сама…

— Как это произошло?

— Альков закрывается, — надтреснутым голосом ответила она. — Получается отдельный кабинет, как в лучших ресторанах. Мы… я ведь все понимала, чем закончится, вы верите? — она смотрела прямо на него, снизу-вверх. — Я пришла, все зная, чем все кончится.

Какой-то идиот включил освещение — видно, чтобы помочь полиции. Огни разбросали неестественные тени по ее лицу, посуде, по остывшему кускусу.

— Потом он… был нетерпелив. Да. Нетерпелив. А я… я растерялась, понимаете, я вскрикнула, и вот тогда…

Она запнулась. Глаза у Паулины стали огромными, словно с чужого лица. Проследив ее взгляд, Алеш наконец увидел горелого. «Жестокое насилие».

Да уж, нетерпелив. Только теперь, присмотревшись, полицейский заметил кровоподтек у нее на шее, ранее скрытый в тени. А она хороша — это же надо все так представить! Впрочем, бывает. Все случилось слишком быстро, должно быть, она сама не поняла, что произошло.

— Это я, я, я убила…

— Паулина, — прервал ее полицейский, пока шепот не превратился в истерику. — Даже если ты дала согласие… ему за сорок, а тебе едва семнадцать, ты несовершеннолетняя. Ты видела надпись? «Жестокое насилие».

— Вы ничего не поняли… — горько сказала девушка. Теперь она вцепилась в край стола. — Так и не поняли. Ничего.

— Тебе есть, куда идти? — сменил тему Алеш.

— Общага… Кампус на Люксембургской.

— Хорошо, Паулина. Возьми такси. И выспись. Главное — выспись! Возьми визитку: если вспомнишь подробности или потребуется помощь…

Он понял, что говорит в пустоту. Она вернулась туда — где богатый обаятельный банкир жив и пригласил ее в заведение, на которое у студентки нет денег. Боже, как мерзко!..

— В этом весь Даниц, — Ришо был тут как тут, слева и чуть позади, когда полицейский покинул альков. — Одурели уже от пролившихся на город денег. Но как ты…

— С тобой отдельный разговор. «Хеннеси»? Черт, коньяк, в семь часов, на выезде?

— Я обостряю нюх, — усмехнулся Ришо. — Всего сто грамм. Но как? Зар-раза! Прямо в кафе!

— Альковы не зря запираются.

— Ну хорошо. И что теперь?

— Не знаю. Если не заметил, мир неделю как сошел с ума, — Алеш нахмурился. Тени подслушивали их, точно третий собеседник. — Раньше мы искали, кто совершил грех, а теперь только фиксируем. Да, был такой… да, согрешил. Но наши процедуры не работают, они рассчитаны на совсем другое.

— Чему там не работать? — не понял Ришо. — Осмотреть место преступления, навестить…

Алеш грубо перебил его:

— А зачем?

Хмурясь, он вышел в первый зал, с ведущей наверх лестницей — и с удовольствием отметил, что с их появлением администратор спала с лица. Впрочем, удовольствие было мимолетным.

— Как это зачем?

— Ты что, еще не понял? Зачем осматривать место преступления, если кара уже пришла? И должен сказать, куда скорее закона! Мы только фиксируем: да, исчезли.