— Ну, ты бы поговорил с криминалистом…

— А я тебе верю. Ты говорил? Видел отчеты? Вот и отлично!

Алеш всем весом толкнул золоченую дверь и вывалился в знобкий рассвет. Бледная утренняя луна стояла низко в посеревшем небе. Под ногами хрустел тающий ледок.

— Бледзь, вот вы где! А я уж обыскался…

Полицейский, не глядя, подписал протокол и плюхнулся в машину. Пока Ришо не захлопнул дверцу, дыхание парило, словно с каждым словом из Алеша уходила жизнь.

— Мы разыскиваем детали их биографий, — продолжил он, — хотя бы просто для проформы. И все, что находим, говорит: да, испарилось зло. Искать стало нечего, понимаешь? У нас с тобой не осталось работы.

— Но сообщить родственникам мы должны?

— Сообщить должны, — признал Алеш.

Бессмысленная теперь корочка тыкалась в грудь, мешала даже сквозь два слоя ткани.

Даниц за стеклом начинал пробуждаться.

Ришо долго тряс перед камерой удостоверением, пока ворота, наконец, не разъехались. На парковку той самой высотки машина вползала медленно, со всем возможным почтением. А Алеш все смотрел наверх: гляди-ка! Шипастая корона, оказывается, не вверх торчит, а больше в стороны. Ну точно брусья под виселицы.

Здесь-то все и началось. Месяц назад, в двухстах метрах отсюда, Ивка Михалык встретилась с насильником.

Хватит, сказал он себе. Она погибла только у тебя в воображении! В пьяном кошмаре. Никто не умер — кроме судьи, прокурора и насильника. Да и с теми… умирает ли горелый? Исчезает, переносится прямиком в Геенну? За неделю набралось больше тысячи жертв, но мир перевернулся всего несколько дней назад: если так подумать, пока никто и ничего не знает.

Вместе с тройкой охранников полиция кое-как втиснулась в лифт. Мир наверху был совсем иным: словно душа возносится с земли в рай. Крыши старинных домов, брусчатка, тут и там торчат стеклянные небоскребы. Построили их, как водится, во дворах — где подешевле земля и нет нужды тратиться на снос зданий. Забавно, вот проспект Конституции облицевали к Олимпийским играм, а с задов так и осталась темная от дождей известка.

Славно, должно быть, глядеть на город и знать, что тот с потрохами твой!

— Ну прям его! — буркнул Ришо. — Не забывай, Повиц глава только части холдинга, у него еще есть хозяева. Был главой.

Господи, он что, сказал это вслух? Алеш оглянулся, но на лицах секьюрити не дрогнул ни один мускул.

Охрана следовала за ними, как трое верных псов. Право, это смешно! Им больше делать нечего? Кто же будет сторожить огороженный периметр, с детскими площадками, парковками и салонами красоты? Дверь приоткрыла женщина в домашнем платье, и Алеш сразу понял — она знает. Она что, вовсе не ложилась? Или как у них принято: встречать мужа в косметике и на каблуках?

— Вы, верно, из полиции?

Она и не ждала ответа. Бросив дверь, повернулась спиной и пошла прочь по длинному, роскошному, как овальный кабинет, холлу.

— Госпожа Повиц! — окликнул он. Куда там! Только каблуки глухо стучат по бесценному паркету. — С вами все в порядке, госпожа…

— Сейчас… уже все хорошо, — невнятно произнесла она. — Я только присяду. Да… Прошу прощения.

Алеш был худшего мнения о вкусах банкира, он видел фото из кабинета президента: тяжелая мебель, малахит и много, много позолоты. Комната, куда их привела Марта Повиц, по большей части состояла из окон на всю стену. Бледный ковер, бледные обои с вертикальными полосами, только под потолком тянулась синяя линия.

Марта встала столбом посередине.

— Я просто… я… — она поворачивалась то к дивану, то к креслам, а то к ним двоим, не зная, куда деть руки.