Я склонилась над рукомойником, широким, мраморным и скользким, словно внутренности ракушки, когда оттуда выковыриваешь улитку. Открыла воду. Пузыристая струя зашелестела, скатываясь по мрамору в слив, а я… тяжело дыша, уперлась руками в края рукомойника и так застыла. В пальцах все еще жило ощущение холода, чувство, как будто человеческая плоть сделалась твердой, словно камень… Поплескала в лицо холодной водой, посмотрела на себя в зеркало. Глаза покраснели и болели. Всклокоченные волосы. Да, великие духи, кому какая разница?
И вот ведь странно. Сколько я здесь прожила, никто мне ни разу не сказал в лицо, что, мол, я – возлюбленная мастера Клайса. А стоило случиться трагедии, и столько нового о себе узнала. Тут я скрипнула зубами. Габриэль! Даже она считает, что у нас с Клайсом что-то было! Глупо-то как… И почему моя подруга верит в глупости? Или не подруга вовсе? А кто тогда – подруга?
Я помотала головой, в последний раз отерла холодной водой лицо, отряхнула руки. Все запуталось окончательно. Мне хотелось думать о Винсенте и о том, что он решит, но приходилось думать о том, что на меня косо смотрят и что – не приведи духи – еще обвинят в убийстве собственного «любовника»!
А еще Альберт. Хитрый жук. Он видел, что я возвращалась ночью, но, похоже, никому ничего не сказал – и у меня ничего не спросил. Или тогда, когда хватал меня за задницу, увидел нечто такое, отчего разом отпали все вопросы?
Вздохнув, я побрела к выходу. Еще никогда не попадала я в столь удручающую ситуацию: мужчина, которого я люблю, похоже, не готов расстаться с мертвой сестрой, девушка, которую я считала подругой, внезапно повернулась ко мне столь оригинальной своей стороной, что и не знаешь, что думать. Вдобавок ученики считают меня любовницей Клайса – а раньше, раньше-то почему все молчали? И Альберт загадочно смотрит ясным взглядом и тоже молчит.
Я хлопнула от души дверью уборной и, вздыхая, побрела к нашей с Габи комнате.
Она уже была там, сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и читала книгу. Даже не посмотрела в мою сторону, и оттого так сделалось больно, до горького кома в горле. На столе уже стоял поднос с завтраком: каша с маслом, булочка, кружка с компотом. Я уселась, поковырялась в тарелке и затем, чувствуя, что молчание становится просто невыносимым, позвала:
– Габриэль.
Удостоилась сердитого взгляда темных глаз поверх книги.
– Послушай, Габи, – каша застревала в горле, – это все как-то… Почему ты так на меня злишься? Я же вижу, что злишься.
Тут Габриэль все же отложила книгу, опустила ноги вниз и, выпрямившись, вздернув подбородок, сказала:
– Это ты послушай. Я думала, мы подруги. Но этой ночью… Когда Альберт пришел – да, я не вижу причин скрывать, что мы были вместе, – так вот, когда он пришел, твоя кровать была пустой. А дверь закрыта на щеколду. Где тебя носило, Ильса? Все-таки если мы подруги, то ты должна была…
– Но это не мой секрет, прости, – вырвалось раньше, чем я обдумала ответ.
– Странное совпадение, Ильсара, – продолжила Габи, гневно сверкая глазищами, – ты исчезаешь куда-то ночью, и этой же ночью кто-то убивает нашего главу. Который, как многие говорили, неровно к тебе дышал.
– Многие говорили… – невольно повторила я. – А что ж мне никто об этом не сказал? Что ж ты мне об этом ни разу не сказала, подруга?
Габи вскочила на ноги и забегала по комнате.
– Так это бы выглядело крайне глупо, Ильса! Если у вас что-то было, согласись, глупо говорить, ах, Ильса, все шепчутся о том, что у вас с Клайсом роман! И вообще… могла бы мне и сама все рассказать.
– Я бы с радостью, если бы могла! – сорвалась я на крик и сама того испугалась. |