|
Нас заставили выпить и отпустили на берег. Граф, как я узнал, в это время был с адмиралом у консула. Там они обсуждали свои дальнейшие действия. Настал вечер. Улицы Ливорно шумели негодующею, взволнованною толпой. Русские жались по квартирам. Я бессознательно схватил шляпу и плащ, прошел окольными переулками за город и оттуда на взморье. 16 Я упал на берег. Боже, какая казнь! Слезы меня душили. Я ненавидел, проклинал весь мир. "Как, - мыслил я, - совершилось такое безбожное, вопиющее дело! и я во всем этом был соучастник, пособник?" Я дрожал от негодования и бешенства, с ужасом вспоминая и перебирая в уме все возмутительные подробности и мелочи, весь адский расчет и предательство того, кому я был так предан и кто не постыдился играть священнейшим чувством - любовью. Мне представилась в эти минуты бедная, всеми обманутая, убитая горем женщина. Я ее вообразил себе душевно истерзанною, в тюрьме, может быть, в цепях, под охраной грубых солдат. "И в какое время это сделалось? - мыслил я. - Когда так нежданно все ей улыбалось, исполнялись все ее золотые, несбыточные грезы и мечты. Она, тайная дочь бывшей императрицы, увидела наконец у своих ног первого сановника новой государыни. С флота неслись приветственные клики, пальба. Что она должна была чувствовать, что пережить?" Из-под скалы, где я лежал, мне рыл виден закат солнца, золотившего последним блеском холмы, верхи городских церквей и чуть видные в море очертания кораблей. - Позор, позор! - шептал я себе. - Граф Орлов навек запятнал себя новым, еще более черным делом. Ни чесменские, ни другие лавры не укроют его отныне перед людским и божьим судом. А с ним, по заслуге, ответим и все мы, его пособники в этом поступке. Отчаянье и скорбь во мне были так сильны, что я готов был лишить себя жизни. "Нет, кайся, всю жизнь кайся! - твердил во мне внутренний голос. - Ищи искупить свой тяжкий грех". С адмиральского корабля прозвучал пушечный выстрел. С прочих, более близких, судов послышались звуки зоревой музыки. Там молились. Море одевалось сумраком. У брандвахты и по берегу зажигались сторожевые огни. Я встал и, еле двигая ноги, побрел в город. Там меня ожидал ординарец графа. Я пошел за ним. - Ну, Концов, признайся, удивлен? - спросил, встретив меня, Алексей Григорьевич. Речь отказывалась мне служить. Да и что я мог ему ответить. Этот, наделенный всеми благами жизни, богатырь, этот лихач и умница, осыпанный почестями сановник, еще недавно мой кумир, был теперь мне противен и невыносим. - Ты думаешь, я не помню, забыл? - продолжал он, как бы избегая на меня глядеть. - Ведь главнейше я тебе во всем обязан... Не будь тебя и ее веры в твое участие, не так бы легко сдалась пташка... Слова графа добивали меня. |
