Изменить размер шрифта - +
Я стоял ошеломленный, растерянный.
   - Может быть, тебе неизвестно, - как бы в утешение мне сказал  граф,  -
успокойся... из Петербурга,  насчет  этой  дерзкой,  всклепавшей  на  себя
несбыточное имя и природу, пришел несомненный приказ: схватить и доставить
ее туда во что бы то ни стало. Теперь понял?
   Я в смущении продолжал молчать.
   - Самозванка в наших руках, - закончил граф, - воля монаршая соблюдена,
и арестантку вскорости повезут на север. Будет немало розысков, докопаются
до главных корней... Это дело не одних чужих рук;  замешан  кое-кто  и  из
наших вояжиров. В бумагах этой лгуньи оказались весьма знакомые почерки...
   "Ты радуешься, будут новые аресты, розыски! - подумал я. - А что сам-то
сделал, безжалостный, каменный человек?"
   - Что же ты молчишь? - спросил граф.
   - Город волнуется, - ответил я, - сходбища, крики, угрозы.  Берегитесь,
граф, - прибавил я, не преодолевая отвращения к нему. - Это  не  Россия...
пырнут, как раз.
   - А ты вот что, милый, - нахмурился граф, - кто тронет  тебя  или  кого
другого из наших и станет грозить, укажи только на море... семьсот  пушек,
братец, прямо оттуда глядят! Махну им, будет здесь  гладко  и  чисто.  Так
всякому и скажи! А я их не боюсь...
   "Хвастун!" - подумал я, холодея от злобы, и ушел от графа  молча,  даже
не поклонившись ему.



17

   Прошло   еще   несколько   тяжелых,   невыносимых    дней.    Ливорнцы,
действительно, шумели и стали грозить открытым насилием. Негодующая  чернь
с утра до ночи стояла перед двором графа, изредка кидая в ворота  камнями.
Графа охранял сильный отряд матросов. Лодки, наполненные дамами и знатными
горожанами, то и  дело  отплывали  из  гавани.  Они  сновали  вкруг  наших
кораблей, ожидая, не увидят ли где в окно несчастную пленницу?
   Меня посылали на "Трех иерархов". Граф поручал отвезти  туда  письмо  и
пачку французских книг. После  я  узнал,  что  это  была  посылка  княжне.
Возвращаясь в город, я вдруг услышал крик, оглянулся с лодки  и  замер:  в
открытом окне "Трех иерархов" виднелось припавшее к решетке бледное  лицо,
и чья-то рука мне махала платком. Я также подал знак рукой. Был ли  он,  в
плеске волн, замечен с корабля - не знаю.
   Матросы усердно ложились на весла.  С  моря  дул  свежий  ветер.  Лодка
быстро неслась, ныряя по расходившимся волнам.


   Прошел слух, что эскадра на днях снимается. Куда  было  ее  назначение,
никто не знал. Я собирался разведать,  останусь  ли  при  штабе  графа,  и
только что взялся за шляпу, в комнату кто-то вошел. Оглянулся -  у  порога
стояла  черная  фигура.  Я  разглядел  в  ней  русскую  незнакомку  церкви
Санта-Мария. Примятый и запыленный наряд  показывал,  что  она  недавно  с
дороги.
   -  Узнали?  -  спросила  она,  откидывая  с  головы  вуаль,  причем  ее
золотистые, кудрявые волосы оказались еще более седы.
   - Что вам угодно? - спросил я.
   - Так-то вы ручались и уверяли? - произнесла она, подступая ко  мне.
Быстрый переход