-  Кто там? - спросила графиня слабым голосом.

    -  Ваше сиятельство, - сказала, входя в комнату, со свечой в руке, пожилая дама, - не прикажете подавать ужин?

    -  Ах, нет, оставьте меня Амалия Германовна, и уберите свет, я только что заснула. Мне так тяжко…

    -  Виновата, не смею вас беспокоить, - с плохо скрытым равнодушием, проговорила женщина, исчезая за дверью.

    -  Первая доносчица у барона, - сообщила графиня, ныряя с головой ко мне под одеяло. - А как ты отсюда выйдешь? - добавила она, мягко отстраняясь от моих ищущих рук.

    -  Не знаю, потом видно будет, сначала я хочу войти.

    -  Неужто не устал от сласти?

    -  Тяжело в ученье - легко в бою, - отделался я крылатой фразой, приписываемой народной молвой нашему современнику Александру Васильевичу Суворову.

    -  Ну, раз так, то наше женское дело повиноваться, - сказала она и засмеялась. - Вот не думала, не гадала, что такой озорник на меня с неба свалится.

    -  Я тоже ничего такого не думал, всё получилось как-то само собой.

    -  Ладно, пропадать так с песней, - сказала, задыхаясь, графиня, и жадно впилась мне в губы.

    -  Я думал у тебя от лежания будет мышечная анемия, - сознался я, когда мы, наконец, распались и лежали с закрытыми глазами, тяжело переводя дыхание.

    -  Ты это о чем? - не поняла Зинаида Николаевна.

    -  О своем, медицинском, - лениво ответил я.

    На улице совсем стемнело, мне нужно было уходить. В спальне теперь стало совсем темно. Я ощупью нашел сундук, в который спрятал платье, и кое-как оделся. Зинаида Николаевна от долгой жизни в темноте, в отличие от меня, хорошо видела и хихикала, наблюдая, как я путаюсь в чужой одежде.

    -  Как ты собираешься уйти? - серьезным тоном, даже немного испугано спросила она, когда я наконец оделся.

    -  Позови свою Амалию, когда она войдет, я задую у нее свечу, а ты потребуй, чтобы она тебе помогла. Пусть, что ли, подушки поправит. Я в это время выйду.

    -  Это ты ловко придумал. Поцелуй меня на прощанье. Ты еще придешь?

    -  Постараюсь.

    -  Мне было чудесно с тобой. Теперь мне захотелось жить!

    Я подошел к дверям и встал за портьерой.

    -  Зови!

    Графиня дернула шнурок, и в комнате камеристок звякнул колокольчик. Амалия Германова, видимо, уже спала. Зинаида Николаевна позвонила еще раз. В дверь просунулась сначала рука со свечой, вслед за ней голова в чепчике. Я дунул на огонек, он метнулся и погас.

    -  Ну, где же вы, Амалия Германовна, помогите мне! - потребовала Закраевская.

    -  Сейчас, только свечу вздую, - без особого почтения сказала камеристка.

    -  Не нужно света! Идите же сюда! - потребовала графиня с явным раздражением. - У меня подушки комом! Я вам велю! - от былой угнетенности не осталось следа, теперь барыня приказывала, как полновластная владычица.

    Всё-таки, я в этом убедился в очередной раз, в любой женщине живет великая актриса.

    Камеристка пискнула что-то по-немецки и поспешила к постели, а я, неслышно ступая босыми ногами, выскочил из спальни.

    Операция прошла без сучка и задоринки. Перед выходом во двор я натянул сапоги и, уверенно ступая, вышел наружу.

    Настоящей темноты еще не наступило, но звезды уже ярко сияли на небе.