-  Ничего, съем и народную, - пообещал я.

    Марфа бросилась обихаживать своего возлюбленного, и вскоре тот уже сидел как падишах в чистом исподнем белье ее покойного мужа и уписывал за обе щеки пшенную кашу, щедро сдобренную маслом.

    После еды мы начали обсуждать события в имении. В это утро ничего необычного здесь не происходило, и о моих спутниках в людской разговора не было. Скорее всего, они по-прежнему находились в гостевом доме, под негласным наблюдением немецкой челяди.

    О графине Марфа тоже ничего не слышала. Зинаиду Николаевну обслуживали только иностранцы и русских слуг к ней не допускали. Знала она то же, что и все - графиня тяжело больна и не выходит из своих комнат. Так что пока всё было, как обычно. Тревоги по поводу гибели Емельяна и Перепечина барон не объявлял.

    Пока мы вели все эти разговоры, я чувствовал, что мое пребывание в каморке прачки становится неуместным.

    Петр при каждом удобном случае, а их в тесном помещении было предостаточно, похлопывал и поглаживал свою подругу, она для вида стыдливо отмахивалась, но умильно на него поглядывала.

    Он, изнывая от близости женщины, призывно похохатывал, и его исподние портки начинали красноречиво топорщиться над причинным местом. Я чувствовал себя как минимум лишним.

    -  А нельзя ли мне как-нибудь незаметно пробраться к барыне? - спросил я Марфу, когда мне окончательно надоело присутствовать при этом скрытом празднике плоти.

    Женщине мое присутствие тоже было в тягость, и она разом придумала, как от меня избавиться.

    -  А ты, батюшка, немцем нарядись, да и иди себе без опаски.

    -  Как это немцем? - удивился я.

    -  Одень ихнюю ливрею и шагай куда хочешь. Карл Францевич, говорят, в город уехал, будет, считай, только к вечеру.

    -  Где же я ливрею возьму?

    -  Так я и дам. У нас их видимо-невидимо. Немец, он как есть басурман, в одной одеже не ходит - одна на нем, другая в стирке. Надевай и ходи без опаски.

    -  Так, может быть, я и в гостевой дом в таком виде пройду?!

    -  Туда нельзя, там, почитай, теперь вся немчура собралась, враз чужого узнают, - предостерегла Марфа. - К барыне - можно, в ейном дому только на дверях стражники стоят, а ты иди краешком.

    -  Спасибо, тебе, Марфа, - поблагодарил я, - будем живы, в долгу не останусь.

    -  Ну, чего уж, меня Петр Иванович по-свойски поблагодарит! - кокетливо сказала женщина, бросая на гогочущего мужика недвусмысленный взгляд!

    -  Это уж точно! - пообещал он, хватая ее за мягкое место.

    Марфа вывернулась и пошла за немецкой одеждой, кокетливо покачивая бедрами.

    -  Справная баба, - похвалил он ее вслед. - Эх, барин, поддам я ей сейчас благодарности!

    Я промолчал, чтобы не втягиваться в откровенное обсуждение интимной темы, мне было и не до того, да и неинтересно.

    Молодчина Марфа принесла не только ливрею, но и весь полагающийся к ней прикид, включая парик и треуголку. Среди немецких хлопчиков попадались крупные ребята, так что почти решилась моя главная проблема в XVIII веке, нестандартный рост. Во всяком случае, одевшись в это платье, я не почувствовал себя второгодником из нищей семьи.

    Мой новый вид вызвал у участников заговора буйное веселье. Посыпались комплименты, переводимые на язык современных малолеток, как «клевый прикид». После осмотра и одобрения внешнего вида, меня торопливо перекрестили и отправили искать себе на одно место приключения и совершать подвиги.