|
Первым заговорил я: – Что у вас исчезло? Кролик? Она улыбнулась, поддразнивая меня, и ей это почти удалось. – Почему вы решили, что вульгарность – лучшая линия поведения? – спросила она. – Это вовсе не наносное. Я родился вульгарным. Когда я увидел ваш портрет в газете, меня заинтересовало, какой у вас голос и мне захотелось его непременно услышать. Скажите что нибудь еще. – Вы слишком развязны для незнакомого человека. – Ну, что же, я ничего не имею против того, чтобы исправить эту оплошность. Давайте знакомится. Меня зовут Гудвин. Арчи Гудвин. – Гудвин? Она слегка нахмурилась, соображая, потом сказала: – Ну, конечно же! Вы тоже угодили в газету, если только вы тот самый Гудвин… Вы работаете у Ниро Вулфа? – Практически я и есть Ниро Вулф, когда дело доходит до работы. Где вы находились в период от одиннадцати минут третьего до без восемнадцати шесть? – Дайте подумать… Я гуляла в парке со своим любимцем фламинго. Если вы считаете, что это не алиби, то сильно ошибаетесь. Мой фламинго умеет разговаривать. Задайте мне другие вопросы. – Умеет ли ваш фламинго определять время? – Конечно. Он носит на шее наручные часы. – А как он на них смотрит? – Я была уверена, что вы меня об этом спросите. Фламинго научили завязывать шею узлом, самым простым одинарным узлом, но когда он это делает, часы оказываются как раз у него на… Да, мама? Она неожиданно куда то двинулась. – Неужели никого не нарядили в наручники? – услышал я ее голос уже издалека. Ее мать, тетушка Сидни Карноу, возглавляла процессию, появившуюся из коридора. По своей комплекции она была мощнее двух Энн, сложенных в одно целое, и лишь вполовину уступала Ниро Вулфу. У нее была не только крупная фигура, но и широкий овал лица. Все на ее физиономии было настолько громоздким, что между двумя его отдельными деталями почти не оставалось свободного пространства. Возле нее стоял тощий молодой человек, настоящий коротышка, с черной оправой очков на носу, а за ними виднелось еще двое мужчин. Один, судя по заметному сходству с матерью, был брат Энн – Ричард, второй же – высокий тип с нелепо болтающимися конечностями – наверняка показался бы человеком с незаурядной внешностью любой женщине от 16 до 60 лет. Пока я производил краткий обзор экспонатов, заговорила дрессировщица фламинго: – Мама, это мистер Гудвин, Арчи Гудвин, тот самый, который вчера был в отеле «Черчилль» с Кэролайн и Полем. Он меня допрашивает с пристрастием. Мистер Гудвин – моя мать, брат Дик, мой муж Норман Хорн. Нет, не тот, с папками, это Джим Бииб, адвокат, нарушитель всех законов. Мой муж – вот этот. Незаурядную личность потянули за рукав, и он оказался рядом с супругой, которая продолжала трещать: – Вы знаете, до чего я была разочарована тем, что окружной прокурор был с нами так доброжелательно вежлив, но мистер Гудвин совсем другой. Он намерен применить в отношении меня третью степень, я имею в виду физическое воздействие. Он же создан для этого. Я не сомневаюсь, что тут же сдамся и во всем признаюсь… Ладонь ее мужа зажала ей рот, решительно, но не резко, прервав поток слов. – Ты слишком много болтаешь, дорогая, – проворчал он благодушно. – Это ее чувство юмора, – пояснила тетя Маргарет. – Но все равно, Энн, милочка, твои шутки неуместны, когда только что был так зверски убит Сидни. Зверски! – Ерунда! – выпалил Дик Севидж. – Нет, именно зверски! – настаивала его матушка. |
