– Полагаю, мой шеф тоже там был?

– Да, но я не успела с ним поговорить.

Отвечая, она и бровью не повела. Он ожидал заминки, хотя бы легкого смущения. Знаком подозвал официантку и заказал еще порцию водки. Беатриса предпочла королевский кир. Они молчали, пока им не принесли выпивку. Беатриса уже не пыталась строить из себя идиотку. Она чувствовала, что игра будет трудной, и готовила аргументы. Он узнал то выражение, которое теперь все чаще появлялось у нее на лице. Словно у игрока, который взвешивает свои козыри и прикидывает, какие карты на руках у противника. Дюген вынул из кармана записную книжку и положил на стол. Прелестная книжка в черном кожаном переплете, инкрустированном полевыми цветочками. Необычная, элегантная вещица, прекрасно подходившая Беатрисе Дюген, урожденной Бертийон.

– Ну слава богу, я думала, что потеряла ее. В электронной записной книжке у меня те же данные, но это папин подарок.

– Те же данные? Не совсем.

– Ты сегодня какой‑то скрытный, Саша.

– А ты, Беатриса? Давно ли ты скрытничаешь?

– Ты о чем?

Он открыл книжку и ткнул пальцем в день, час и два имени. Кастийо, Флавье. Полистал страницы. На них мелькали те же имена.

– За прошлый месяц ты трижды встречалась с моим шефом в хороших ресторанах. И дважды в обществе некоего Оливье Флавье. Я узнавал. Флавье – майор в Понтуазе, но мечтает о переводе в Париж. А кроме того, он старый приятель Кастийо.

– Ты осмелился рыться в моих записных книжках? Это безумие.

– Не сказал бы.

– Ну тогда полная глупость.

– Потому что тебе вздумалось ускорить мое продвижение по служебной лестнице в уголовке? И ты не сочла нужным посвятить меня в свои сомнительные методы.

Беатриса сохранила спокойствие. Только ее руки терзали бумажную салфетку.

– Ты предложила мое место Флавье. Взамен ты попросила Кастийо сказать, будто у него есть связи в уголовке. Продвижение, о котором он со мной говорил, устроила ты. Человек, который может обратиться к комиссару Данцигу из уголовки, – ты сама. Вернее, Беатриса Бертийон, чей отец был близким другом Данцига. Попросить его незаметно помочь твоему мужу, – продолжал он. – Твоему мужу‑легавому, который все никак не может попасть в святая святых.

– Саша…

– Я тебе не пешка, Беатриса.

– Ты чересчур гордый.

– Да уж, такие еще встречаются.

Он ждал, что она выплеснет ему в лицо свой королевский кир, но она этого не сделала. Беатриса Бертийон‑Дюген была превосходно воспитана.

– Я пошла на это ради тебя. Ты ничего не понимаешь.

– Ты мной манипулировала. Вот уже несколько месяцев, как вы с Кастийо обтяпываете это дельце. Даже не спросив моего мнения.

– Иногда мне кажется, что у тебя совершенно нет амбиций.

– По сравнению с безупречным, не сходившим со страниц газет Жаном Бертийоном? Вот он умел манипулировать телевизионщиками. Я ничего не имею против твоего папы, но мне он всегда казался кабинетной крысой, а не настоящим опером. Полная противоположность мне.

– Ты не уйдешь… Ты же не хочешь все испортить, Саша.

– Уже ушел. И даже не сейчас. Только ты этого не заметила. Была слишком занята.

– Мы все слишком заняты. А как же иначе? Ты ведь не станешь упрекать меня за то, что я выполняю свою работу.

– Я ни в чем не упрекаю тебя, Беатриса.

– Ты только что сказал, что я тобой манипулировала…

– Давай считать, что я не в обиде.

– Погоди! Есть другая. Кто она?

– Да, есть другая.