– Давайте не будем тратить время на обсуждение очевидных вещей. Каролина, – холодно сказал дядюшка. Не очень‑то вежливо с его стороны, если учесть, что эта идея никогда бы не пришла ему в голову, не вложи я ее туда четыре часа назад. – Вопрос в том, как теперь быть. От Ислея до Ская довольно большое расстояние. Где все это искать?

– Какие у вас есть возможности обеспечить содействие радио и телевидения?

– Что вы еще задумали, Каролина? – спросил он после паузы самым угрожающим тоном.

– Я хочу. чтобы они вставили небольшое сообщение в сводку новостей.

– Так.., – Пауза на этот раз была длиннее. – Если удастся убедить их, что это не имеет отношения к политике и делается в национальных интересах, тогда шансы есть. Что нужно передать?

– Сообщение о том, что получен сигнал бедствия с яхты, потерпевшей крушение где‑то к югу от Ская. Сигналы слабые, прогноз неблагоприятный. Точное местоположение не установлено.

Спасательная авиация начнет поиск с первыми лучами солнца. Это все.

– Это я могу организовать. Зачем вам то, Каролина?

– Хотел бы пошарить вокруг. Осмотреть окрестности, во так, чтобы это ни у кого не вызвало подозрений. На восточной оконечности острова Торбей есть маленькая пустынная песчаная коса, хорошо защищенная крутым берегом и соснами. Будьте добры выслать туда вертолет с большим радиусом действия завтра перед рассветом.

– Сейчас я, как фокусник, щелкну пальцами и – оп‑ля! вертолет к рассвету будет на месте.

– Четырнадцать часов назад, Аниабель, вы собиралась щелкнуть пальцами с тем, чтобы вертолет прибыл к полудню. Теперь у вас только семь часов – половина того времени. Но на этот раз и вертолет нужен для более важного дела, чем взбучка, которую вы собирались задать мне в Лондоне.

– Свяжитесь со мной в полночь, Каролина. Бог с вами, надеюсь, вы знаете, что собираетесь делать.

– Да, сэр, – сказал я. Я не имел в виду, что знаю, что делать. Да, сэр, хотел сказать я ему, надеюсь, я знаю, что делать дальше.

Если ковер в салоне «Шангрн‑Ла» стоил хоть одним пени меньше пяти тысяч фунтов, значит, старик Скурос приобрел его по случаю, через вторые руки. Двадцать на тридцать футов, бронзовые, коричневые и золотые, но в основном золотые узоры палуба была похожа на поле спелой пшеницы, эту иллюзию усиливал высоченный ворс, по которому не так‑то просто было передвигаться. Это проклятую штуку надо было переходить вброд. Я в жизни не видывал ничего роскошнее, если не считать обивки, скрывавшей две трети площади переборок. На фоне обивки ковер выглядел довольно дешево. Персидская или афганская парча, чьи тяжелые, сверкающие складки переливались при малейшем движении «Шангри‑Ла». Там, где не было обивки, переборки были обшиты шелковистой тропической древесиной, той самой, из которой был изготовлен великолепнейший бар на корме. Роскошнейшие канапе и табуреты возле бара, обитые темно‑зеленой замшей с золотой окантовкой, – вот вам еще одно состояние. Да что говорить! Если бы продать окованные медью столы, которые были аккуратно расставлены на ковре, на эти деньги можно было бы прокормить в течение года семью из пяти человек в гриль‑баре отеля «Савой». Слева смотрели две картины Сезанна, справа – две Ренуара.

Не стоило вешать здесь картины.