Их выводят под охраной на прогулку каждое утро. В такое место, откуда не видно моря. Нам тоже не позволяли смотреть на них. Они не знали, что я их часто видела. На этих прогулках настоял мой папа. И сэр Энтони. – Какой добрый папа. – Я взглянул на нее. – И старина Скурос. О моем появлении на вертолете вчера после обеда было по радио сообщено на «Шангри‑Ла». Где передатчик?
– Вы что, все знаете?
– Всезнающий Калверт. Так где он?
– В холле. В комнате под лестницей.
Передатчик был превосходный – большой, сверкающий, последняя модель. Такие ставятся на суда лишь в нескольких странах.
Кроме кодовых названий и географических координат я всю передачу вел открытым текстом. Я был вынужден – у меня не было шифр‑блокнота, и просто не было времени. Я говорил медленно и четко, давая исчерпывающие инструкции о передвижении людей, о радиочастотах, о деталях расположения замка Даб‑Сгейр, расспрашивая о том, что недавно происходило на Ривьере. Я ничего не переспрашивал, и никто не переспрашивал меня, каждое мое слово записывалось. Не успел я высказать и половины, как брови Сьюзан поднялись и исчезли под ее белокурой челкой, а Гарри выглядел так, словно был набит песком. Я закончил передачу, установил ручку настройки в прежнее положение я встал.
– Вот и все, – сказал я. – Я отчаливаю.
– Что вы?.. – Ее серо‑голубые глаза распахнулись, брови опять исчезли под волосами, но на этот раз в тревоге, а не от изумления. – Вы уходите и оставляете меня здесь?
– Оставляю. Если вы думаете, что я задержусь хоть одну лишнюю минуту в этом проклятом замке, то вы с ума сошли. Я уже наигрался. Иди вы хотите, чтобы я дождался смены караула?
– Но у вас есть пистолет, – сказала она простодушно. – Вы можете арестовать их, разве нет?
– Арестовать кого?
– Караульных. Они на втором этаже. Они, наверное, спят.
– Сколько их?
– Восемь или девять. Я точно не знаю...
– Восемь или девять! Она точно не знает! Я что, по‑вашему, супермен? Или вам хочется, чтоб меня убили? Вот что, Сьюзан, не говорите никому, что я был здесь. Даже отцу. Никому, если хотите, чтоб здесь когда‑нибудь гуляли ваши дети. Понятно?
Она положила ладонь на мою руку и тихо, со страхом в голосе, сказала:
– Вы можете взять меня с собой?
– Могу. Я могу взять вас с собой и все поломать. И точно так же, если я хоть раз пальну в охрану наверху, тоже все будет кончено. Все зависит от того, узнают они или нет, что здесь кто‑то был. Если только они это обнаружат, если у них возникнет хотя бы намек не подозрение, – они тут же соберут чемоданы и испарятся. Сегодня же ночью. А я, видимо, ничего не смогу сделать до вечера. И вы, конечно, понимаете, что они не уйдут, пока не убьют всех, кто сидит в подвалах. И вашего отца – тоже. И они заглянут в Торбей и позаботятся, чтобы сержант Мак‑Дональд не смог дать свидетельских показаний против них. Вы этого хотите, Сьюзан? Бог знает, как бы мне хотелось забрать вас отсюда, я ведь сделан не из железобетона, но если я это сделаю, зазвонят все колокола тревоги и они выдернут чеку. Неужели вам это не понятно? Если они вернутся и увидят, что вас нет, вывод будет только один: маленькая Сьюзан сбежала с острова. И ясно, с какой целью. Вы не должны исчезать.
– Хорошо. – Теперь она была спокойна. – Но вы кое‑что упустили.
– Я самый большой старый растяпа. Что именно?
– Гарри. Он‑то ведь исчезнет. Он не может не исчезнуть. Вы же не можете допустить, чтобы он рассказал.
– Он исчезнет. Вместе с охранником у ворот – я скрутил его по дороге сюда. У нее опять расширились глаза, но я вытянул руку, засучил рукав куртки и свитера, раскрыл опасную бритву, которую она мне принесла, и полоснул ею по руке, но не глубоко, не так, чтобы из меня вытекла вся кровь, а чтобы хватило смочить ею конец штыка на три дюйма с обеих сторон. |