Взгляд Эллиота на мгновение опустел, пока он пытался вспомнить, но затем загорелся узнаванием.

– О да. История о парне с крайне низким интеллектом, который подвергся какому-то эксперименту. Он превращается в гения, но эксперимент проваливается, верно? Вернувшись к началу, он теряет все, что приобрел. Очень печально.

– Он влюбляется, – пробормотал я.

– Прошу прощения?

– Будучи умным, он влюбляется в учительницу, но вынужден бросить ее, когда снова становится глупым. – Я провел пальцем по краю стакана. – Однажды я подарил эту книгу одному человеку. Он думал, это мой намек на то, что он и есть Чарли, глупый парень. Оказывается, все это время им был я.

Я прикрыл глаза под шквалом воспоминаний. Ривер в автомастерской, прижимает меня к стене своим телом, его глаза, темные и затуманенные желанием, губы приоткрыты…

Я отмахнулся от воспоминаний и кивнул в сторону швейцарца.

– Вы его знаете? Джентльмен, похожий на Баскию, с идеальным… всем?

– Это Жан-Батист Моро, – ответил Эллиот. – В нем и правда есть что-то от Баскии, да? Много общего. Он тоже художник.

– Вы хорошо его знаете?

– Мы вращаемся в одинаковых кругах.

– Я бы тоже хотел познакомиться с ним поближе. В библейском смысле, если понимаете, к чему я клоню.

Глаза Эллиота за стеклами очков расширились.

– Вы просите меня стать для вас сводней?

Я нахмурился.

– Разве не этим и занимаются агенты?

– Мистер Пэриш…

– Забудьте. В данном вопросе мне помощь не нужна. Пока что.

Эллиот Лэш сжал губы в тонкую линию и вытащил свою визитку из бумажника из кожи аллигатора.

– Буду с вами откровенен, Холден. Думаю, ваша манера письма поразительна. И я знаю, что все редакторы в крупных издательствах с этим согласятся. Если бы вы могли написать настоящий роман, мемуары, возможно…

– Я не пишу мемуары. Я занимаюсь художественной литературой.

– Автобиографический роман? – предложил Эллиот и поправил очки на носу. – Признаться честно, напиши вы хоть список покупок, и у меня уже будут в очереди десять домов, чтобы выкупить его. Вы сейчас очень ходовой товар.

– Гордон Чарльз – ходовой товар. А я никто.

Для большинства людей в мире Холден Пэриш не существовал. И я хотел, чтобы так и оставалось.

Но этот Эллиот был настойчивым маленьким ублюдком.

– Знаете, как редко бывает, чтобы в «Ревью» и «Нью-Йоркере» одновременно публиковались две разные истории одного автора? Двадцати лет от роду?

– Девятнадцати, – ухмыльнулся я и сделал глоток шампанского. – Вам нравится моя работа, мистер Лэш, или просто привлекает эта небольшая новизна? Потому что я уже тону в своем собственном дерьме. И не хочу, чтобы на моих коленях оказалось еще больше.

– Иногда писатель – это очередной «ходовой товар», а иногда он или она действительно что-то особенное, – сказал Эллиот. – Так вышло, что вы и то и другое. И я был бы плохим агентом, если бы не сделал все возможное, чтобы мир узнал об этом.

Я поигрывал со своим бокалом, кружа золотистую жидкость.

– Я подумаю об этом.

– Пожалуйста. Мне кажется, вы готовы к следующему шагу. И он будет большим.

Допив свое пиво, он с неохотой ушел, как будто боялся, что стоит выйти за дверь, и он больше никогда меня не увидит.

Учитывая мою репутацию, он, вероятно, был прав.

Останься…

Я изгнал страдальческий голос Ривера из своей памяти на целых десять секунд, обдумывая предложение Эллиота Лэша.