– Он оказался засранцем?

– Как раз наоборот. Хороший парень. Но этого оказалось недостаточно. Абсолютно. – Я вздохнул и провел рукой по волосам. – Может, я все-таки не гей. Может, я хочу только Холдена.

– Или, может быть, ты просто влюблен в него.

– Ага, но… похоже, это не взаимно. В какой момент я должен сдаться?

– Не должен. Если чувства настоящие, то ты не можешь сдаться. Я люблю Миллера с тех пор, как нам было по тринадцать лет. Судьба и обстоятельства пытались разлучить нас, но это не сработало. Ничего не изменить. Вы с Холденом снова обретете друг друга. Я знаю.

– Спасибо, Ви, – сказал я, искренне благодарный ей за любовь и поддержку, но ее теория работала только в том случае, если Холден чувствовал ко мне то же самое.

У меня была лишь его книга, но если ответ и прятался на ее страницах, я его не нашел. А может, это и есть мой ответ – ничего.

Глава 31. Холден

– Я только что получил известие, – взволнованно сообщил Эллиот.

Мой агент ворвался в кабинет, примыкающий к залу имени Фредерика П. Роуза в Линкольн-центре. По другую сторону стены двести человек ждали, чтобы послушать, как я читаю свою книгу «Боги полуночи».

– Ты попал в шорт-лист Национальной книжной премии. Самый молодой автор в истории. – Он начал отмечать пункты на пальцах. – Самый молодой автор, номинированный на премию Национального круга книжных критиков, Премия ПЕН/Фолкнер, Ламбда Литерари… При таких темпах Пулитцеровская премия уже не за горами.

– Ладно, ладно, давай не будем забегать вперед, – остановил его я, разглаживая куртку перед зеркалом. – А еще я самый молодой автор, которого запретили шесть библиотечных ассоциаций.

Эллиот рассмеялся.

– Любая реклама хороша, мой друг. Разговоры о запрете твоих книг повышают интерес. И заодно продажи книг.

– Мы и так продали много книг, Эллиот.

– Посмотрим, как заговоришь, когда начнут поступать чеки с гонорарами.

Я подавил смешок. Этими чеками с гонорарами можно было подтереться. Они ничто по сравнению с инвестициями, которые я сделал благодаря своему наследству.

Но это не дает мне право вести себя как засранец.

К нам присоединилась Метте Ольсен. Высокая, с коротко стриженными светлыми волосами и добрыми голубыми глазами, мой публицист была больше похожа на второго психотерапевта; она направляла мой корабль в более спокойные воды, когда вокруг назревал шторм. Что случалось довольно часто.

– Тебя ждут, Холден, – сообщила она. – Пора начинать. Нервничаешь?

Нью-Йорк был первой остановкой в книжном туре по тридцати городам, где я должен зачитывать отрывки из своей книги и отвечать на вопросы аудитории. Людям, которые заплатили, чтобы меня увидеть. Которые потратили свое время, чтобы выслушать мою болтовню о собственной работе.

Рука автоматически потянулась за фляжкой в моей черной легкой куртке. Два года без капли спиртного, можно подумать, что я уже отвыкну от этой привычки, но жажда так и не прошла. Порой она высовывалась из тени, особенно в те дни, когда Аляска, казалось, дышала мне в затылок. Или в те дни, когда я тосковал по Риверу.

А значит, в каждый.

Тоска по нему была самой сильной жаждой, самым мучительным голодом; в пустых гостиничных кроватях мои руки тянулись к нему больше, чем к фляжке.

Психотерапевт сказала, что за последние два года я добился большого прогресса. Но она настаивала на том, что я должен исключительно сам принять решение связаться с Ривером, когда почувствую себя готовым.