Решил для начала поупрямиться Костя.

— С какой это стати буду я барину вашему ответ давать? — с гордым вызовом спросил он.

— А с такой стати, что едешь ты по его земле, по лесу, где хотел, наверное, живность дикую стрелять, — отвечал холоп, велевший спешиться. — Вон у тебя ручница!

Костя снова открыл рот, чтобы возразить, но холопы у барина оказались строптивыми и наглыми. Науськаннные своим хозяином, будучи верными ему, словно псы, не боявшиеся ничего и никого, кроме господина, за хребтом которого жили сами как маленькие баре, они в два счета стянули Константина с коня на землю, потом сняли из-за спины винтовку, вытащили саблю. А уж затем, ухватив за руки да за кафтаннный ворот, потащили Костю на поляну. Там на солнышке восседал на большом персидском ковре, как видно, сам владелец земель и лесов, по которым с неосторожностью решился проехать Константин.

Тучный, с бородой-лопатой, в шитой ермолке, приютившейся на макушке плотно стриженой головы, боярин сидел со снятыми сапогами. А молодая девка-холопка, встав на карачки и выпятив круглый зад, чесала ему желтые стопы ног. Снедь на серебряных блюдах, серебряные же штофы и кувшины, как преданные холопы, окружали барское тело, вальяжно и сыто раскинувшееся на узорчатом ковре.

— Вот, ваша боярская милость, доставили! — проговорил все тот же самый холоп, бывший, как видно, главным холуем среди прочих. — Непослушник! Не хотел сперва с коня слезать, покуда его с седла мы не стащили! А вот и его ручница, и сабелька, — положил холоп рядом с посудой на ковер Костино оружие.

— Отпустите его руки! — густым медвежьим басом проговорил боярин. Когда холопы отцепились от Константина и немного отступили в стороны, боярин, хмуря густые брови, строго спросил:

— А ты что же, букашка навозная, проезжая по лесу и земле боярина Бутырина, непослушничаешь? Или не знаешь, что сия землица Бутыриным в вечное владение еще при великом князе Иване Третьем отдана? Скорей ответ давай!

Оскорбительная речь местного царька, так похожего на африканского вождя, даром что белого, обожгла Константина. Сам нахмурив брови, он гордо проговорил:

— Во-первых, боярин, я тебе не навозная букашка, а свободный человек! Ты так своих холуев именуй, а меня задевать не смей! Во-вторых, если так дорожишь землей своей, что ни проходу, ни проезду по ней не даешь, так у границы своих владений доску установи, которая б всех проходящих и проезжих предупреждала. Пускай они тогда вокруг твоих земель объезд ищут!

Лохматые, как у филина, брови боярские на лоб полезли, едва до расшитой бисером ермолки не добрались. Холопы так прямо ахнули — их лакейские душонки давно уж свыклись с положением: «Я — холуй боярина, но за счет своего холуйства и под себя найду холопов — отыграюсь».

— Ах, не букашка ты?! — наконец промолвил Бутырин. — Нет, кем бы ты ни был, я на своей земле единый пуп, и вокруг сего пупа, если захочу, все вскачь пойдут! Таких предерзких хамов я не видывал давно, ну так порадую сейчас свою душу боярскую, когда увижу твою задницу и спину, исполосованными арапником моего Андрюшки! Он у меня навроде палача! Всех сечет до полусмерти, а то и до смерти, если я прикажу! Ты, проезжий, сильно прогневил меня своим непослушанием и дерзостью, и будешь нещадно бит здесь же, на поляне! Но в руку арапник вначале не Андрюшечка возьмет, а красотуля моя Аглаша! — и боярин погладил по голове холопку, которая терла ему подошвы.

Девка, шуря порочные глаза, на Константина взглянула и, не прекращая своего занятия, проговорила:

— Да, мужичина! Ты не смотри, что рука у меня тонка! Так арагшиком ожгу, что вся кожа слезет со спины! Нас секли, и мы сечь научились, так что задницу свою готовь — трудненько потом на седлишке будет прыгать!

Боярин рассмеялся, довольный смелой речью своей любовницы-холопки, крикнул:

— Ну, ребятушки, чего стоите?! Или не поняли, чего я желаю? Взять его да на земельке разложить да всыпать ему сто арапников, чтоб кожа чулком сошла!

Константин, готовый к обещанной расправе, при приближении к нему холопов, которые уже тянули к нему руки, спеша исполнить волю барина, отпрыгнул в сторону, сделал еще несколько шагов, чтобы немного отдалиться от покорных слуг спесивца, и выхватил револьвер.