Утро нового дня разбудило его пением жаворонка, и Костя, не желая перемалывать в памяти события прошедшего дня, залез в свою суму, с радостью убедился в том, что патроны и деньги не стали добычей шведов.

Затем он с легким сердцем оседлал коня и поехал к видневшейся неподалеку деревеньке, чтобы расспросить, как ему добраться до Новгорода, чтобы уже оттуда, встав на широкую, хоженую и езженную дорогу, править прямо до Москвы.

Словоохотливые поселяне живо рассказали Косте, какие пути приведут его до Новгорода, и Костя, купив у них солонины и хлеба, набрав в баклагу чистой колодезной воды, собирался уж тронуться в дорогу. Но тут один мужик так проговорил:

— Молодец, ты, как будешь к Новугороду той дорогой, что мы тебе указали, подъезжать, осторожным будь…

— А чего ж мне осторожничать? — натянул поводья Костя, сдерживая жеребца.

— Да вотчина там боярина одного. Диковатый он… — сказал мужик, чего-то недоговаривая — как видно, страшился даже на расстоянии большом честь боярина задеть. Или боялся о нем поминать вообще, как о нечистой силе.

— Чем же диковатый-то?

— А не любит, когда скрозь земли его люди ездют, обидеть может, — потупясь, отвечал крестьянин.

Константин лишь усмехнулся:

— За предупреждение тебе спасибо. Осторожен буду.

Надо же, диковатый боярин! Уж вряд ли более диковатый, чем старый шведский комендант…

Константин, рысью пустив коня, еще раз поусмехался про себя: «Знал бы мужичок, через какие страсти я прошел недавно в шведской стороне, так не предупреждал бы меня насчет разных бояр спесивых. Если уж я такой ад миновал, как в Ямбурге, чего мне своих-то бояться — пусть и бояр!»

По указанной крестьянами дороге, сытый и веселый, при ярко светившем августовском солнце, гнал Константин неторопливо своего коня в сторону старшего брата Пскова — Господина Великого Новгорода. Оттуда вела в Москву хорошая дорога. Нужно было спешить, покуда сентябрьские дожди не размочили землю, превратив удобный путь в грязь непролазную. Тогда бы русская дорога для любого, хоть для человека тележного, хоть для конного, хоть для пешего превратилась бы из радости езды с ветерком в сущую муку.

От той деревни, где Константин побывал, до Новгорода было, как крестьяне говорили, верст шестьдесят. Так что пробежать их на коне думал Костя к середине дня. И вот, когда по его расчетам оставалось до города верст пятнадцать, дорога, по которой он скакал, вонзилась в густой лес. И поехал Костя между стен высоких, чуть не до неба, елей.

Проехав по лесу две-три версты, впереди услышал собачий лай, но лаяла, как определил, не одна, не две собаки, а не меньше дюжины. Едет вперед, а лай все ближе, ближе. Наконец открылась перед Константином лесная поляна, на которой он увидел множество людей. Кони их бродили тут же и траву щипали.

И рад бы был Костя проехать мимо, но закричали люди, бросились к нему, а поскольку по лесу ехал он нескорым шагом, то и ускакать от них не успел. Обступили его человек двенадцать. Судя по одежде, это были барские холопы — кто с рогатиной в руках, кто с топором. Схватили лошадь под уздцы — не вырвешься, хоть саблю доставай. Мог, конечно, Константин и револьвер достать, пальнуть в одного, а то и в двух, саблю вынуть мог, чтобы расчистить ей себе дорогу, потому как сразу понял: предупреждение крестьянина было совсем ненапрасным, и попал он в руки того боярина. Но видел он вокруг себя простые рожи, и не хотелось ему губить своих, пусть и разбойников.

— А ну, слазь с коня! — закричал один холоп.

— К барину нашему для ответа поведем! — вторил ему другой.