Теперь его окружал хоровод живых мертвецов. Константин, выйдя из круга, быстро двинулся в сторону крыльца, и кинжал в его руке опять был поднят и сиял, испуская свой завораживающий блеск уже по направлению двух часовых, охранявших вход. Они попытались было поднять мушкеты, но Костя произнес лишь одно слово:

— Стоять!

И оба латника замерли, так и держа оружие в полусогнутых руках.

Прикосновение к их лбам произвело на воинов то же завораживающее действие, что и на их товарищей. Теперь вход в дом коменданта был свободен. Взбежав на второй этаж, он увидел старика-карлика стоящим возле дверей своего кабинета с двумя пистолетами в руках.

Комендант попытался было навести один из них на Костю, но тот лишь крикнул:

— Опустить!

И рука коменданта тотчас замерла.

— Ну что, кочерыжка шведская! — подошел к нему Константин. — Удалось тебе увидеть мою казнь из окон своего дома? Не удалось! А еще не удастся тебе передать мое оружие своему королю! И ничего ты о нем ему не расскажешь!

И Константин безо всякой жалости вонзил широкое лезвие прямо в сердце коротышки-коменданта и оставил кинжал в упавшем замертво верном служаке шведского владыки. Перешагнув через тело, вошел в комнату. Винтовка, револьвер, сабля, а заодно и переметные сумы так и лежали на широком столе коменданта.

Костя вначале вложил в ножны саблю, потом выбил из гнезд барабана пять стреляных гильз и вложил в них свежие патроны.

Вогнав патрон и в патронник винтовки, он забросил ее за спину, перекинул через плечо сумы и вышел из комендантского дома.

Очарованные приказом шведы так и стояли в нелепых позах. А в центре их круга лежал, раскинув руки, обезглавленный Крошка Ральф. Костя, зная, что гарнизон городка куда больше, чем двадцать пять человек, стоявших здесь, поспешил найти лошадь.

Он увидел оседланных коней в дальнем углу крепостного двора. Как видно, комендант на самом деле отдал приказ быть готовыми погнаться за московитом, если тот попытается бежать. Кони, привязанные к жерди-коновязи, были отличными, но Костя с удовольствием увидел, что здесь же стоит и его жеребец, который, увидев хозяина, коротко и, наверное, радостно заржал.

Отвязав лошадь и вскочив в седло, Константин пустил его в галоп и пулей, словно выпущенной из его винтовки, вылетел за ворота крепости.

Полчаса он гнал коня, желая поскорее уехать подальше от того места, где обстоятельства заставили его увидеть в самом себе еще и человека, способного быть слабым, способного бояться смерти. Но страстное желание жить и жить, несмотря на пятьдесят прожитых лет, показало ему и то, какой запас телесных и душевных сил еще имеется у него и как умело он может им распорядится. И еще он понял, какую ценность представляет в веке шестнадцатом его оружие, и то, что делал он с таким тщанием и любовью, стало для Кости еще дороже.

Вот только об одном он не подумал — о неожиданно и непонятно с чего усилившейся мощи его мысленных приказов. Как будто он обрел дополнительные силы и теперь даже не ощущал особой потребности в отдыхе.

Глава одиннадцатая,

в которой речь идет о некоторых обычаях гостеприимства

И все же силы, которые Константин потратил при огромном напряжении в Ямбурге, нужно было восстановить. И Костя, едва добравшись до земель, которые по его расчету должны были оказаться уже русскими, заночевал прямо на опушке перед лесом, не доехав до видневшейся впереди деревни полверсты. Перед сном, когда он уже расседлал коня и пустил его щипать траву, Костя опустошил едва ли весь свой запас еды и выпил почти весь мед. Напиток оказался таким хмельным, что едва Константин положил на седло голову, как тут же погрузился в сон.