И почему бабы на нем отрывались по полной программе? Даже жена выскакивала вступаться за Игоря. Ох, и свара поднималась. До вечера брехались бабы. Про детей забывали. Уж что то, а первенство в ссоре никто не хотел уступать.

Не зря же один из следователей свою жену средь зимы холодной водой облил, чтоб охла¬дить немного. Совсем оборзела баба, никак не могла успокоиться, пока не получила пинка под задницу. Но и тогда из за двери вопила, все не хотела уступать.

–    Ох х, эти бабы! – вспоминает человек и слышит с верхнего этажа:

–    Митрич! Ты опять сослепу мои носки на¬дел? Снимай и отдавай тут же!

–   Да я в своих!–слышалось в ответ.

–   Твои грязные. Я их месяц как не стираю. И пятки рваные. Чего там стирать? Мои чистые и без дыр. Снимай, говорю, пока по хорошему. Не заводи, самому хуже будет.

–   Зачем тебе носки спонадобились на ночь?

–   Ноги стынут. Говорю, отдавай, окаянный!

–   А ведь недавно золотую свадьбу справи¬ли,– качает головой Бондарев. И хвалит себя:

–   Хорошо, что сам до такого не дожил.

Игорь Павлович ложится спать, выключает

свет. В квартире темно, как ночью на Колыме. Человек закрывает глаза. До утра осталось со¬всем немного.

–    Верка, ты куда первач занычила? Целых полбутылки. Я ж помню, сколько выжрал. А где остатки? Давай, волоки сюда! Я не лох, все по¬мню! Не отдашь, глаз на жопу натяну! У, лахуд¬ра плоскожопая! Отдай, покуда до печенок не достал. Говорю по человечьи! Слышь, макака щипаная? Отдай мое, а то хуже будет,– услы¬шал голос соседа сбоку. До утра вымогал свое. И все ж выпросил. Не выдержала баба и, с гро¬хотом поставив бутылку на стол, рявкнула:

–   На, захлебнись!

Бондарев, начавший дремать, проснулся окон¬чательно. Он понял, соседи не дадут заснуть, как ни старайся. Просить, уговаривать успоко¬иться, дать отдохнуть вовсе бесполезно.

Такой шум поднимут со всех сторон, ниче¬му не обрадуешься. Эти умеют устроить кон-церт среди ночи. Вот бы такое на Колыме, все волки сбежались бы посмотреть на человечий цирк.

–   А что если и впрямь съездить в отпуск в Нальчик? К Варе и к Аслану! Нет, нельзя. Там

малышка. При ней курить нельзя. А главное, где деньги на билет взять? В долг попросить? Только не это. Лучше на Камчатке просижу, по¬зориться не буду. Да и зачем мне тот чужой Нальчик с его красотами. Уж ехать, так в Рос¬сию, в свою деревню, а где она своя? Уж и на¬звание забыл. К кому приеду, кому нужен, кто ждет меня там? Такая как Варя, одна на свете. Второй уже нет. Были когда то сестры, братья, да куда делись, ни одного письма нет. Я, поте¬рявшийся из родни. Что в деревне стану де¬лать? Сидеть с дедами на завалинке, пугать рассказами о Колыме. Они ж уссутся. Хотя... Какое там? Многие на своей шкуре ее познали, не испугаешь. Русского мужика Колымою не проймешь. Всякое видывал. Этого ничем не пуганешь. Вот порадовать мудро, а такими рас¬сказами не удивить. Да и остались ли в деревне знакомые старики – бывшие одноклассники. Не¬бось, все на погосте устроились. Им мой приезд до задницы. А и зачем ехать? В отпуск? Подарки купи, оплати дорогу, где возьму столько. Сколь¬ко пенсий собрать надо. А самому есть на что?

–    Вот если бы на Колыме, там подножного корма полно, рыба, грибы, ягоды, орехи, с голо¬ду не пропадешь. Там и Федя подкинул бы оле¬нины или медвежатины. Голодным не сидел бы,– улыбался Бондарев.

Почему то так явно представил дом охотни¬ка, его волков, скотину в сарае, запасы дров, все это по хозяйски определено. Да и сам охот¬ник– мужик путевый.