–    А где ж похоронили ее?

–     Здесь закопали. Вместе со всеми. Ее не столько ноги, сколько обвалом накрыло. Враз семерых баб. Если бы без тачек были, конечно, убежали. А с груженными, ни то бежать, идти тяжко.

–    Ты сам когда нибудь таскал тачки? – спро¬сила Игоря Варя.

–     И мне доставалось. Я тоже из деревни. Сама знаешь, на чем в поле навоз вывозили из сарая. А я, как старший изо всех, за коня рабо¬тал. И пахал. Так что не хотелось мне в том говне до конца жизни ковыряться, решил в на¬уку пойти. Ох, и орала моя родня. Легко ли с дому отпускать тягловую силу. Все остальные были мелкие, слабосильные.

–    Лучше б ты в том говне остался.

–    Это верно. Сколько раз сам о том думал.

–    Жаль, что выжил,– вздохнул тяжко. И за¬молчал.

–    Ты знаешь, мне в этой жизни никто не по¬могал, даже свои. Везде сам, всюду один упирал¬ся,– хлюпнул Бондарев и увидел, как Иванов погрозил ему пальцем:

–    А вот и не пизди! Чего хнычешь? Я твою трудовую книжку, когда в руки взял, чуть не озве¬рел. Хотел враз отказать, да одумался вовремя. В те годы на вашего брата особое гоненье было. И куда бы ты ни появился, в куски порвали б за прошлые подвиги. А и кто бы взял тебя? Вот и пожалел. Хотя к работе газетчика у тебя и сегодня способностей нет. Писать не умеешь, люди тебя не терпят, сам все это знаешь. Сколь¬ко лет работаешь литсотрудником, а ничему не научился. Но терплю, сцепив зубы, надо ж че¬ловеку самому на свой хлеб зарабатывать. Вот и держу в редакции, хотя ты и нынче круглый ноль.

–    Знаю, Сашка. Сам все понимаю, но куда подамся. Кто меня реабилитирует, а разве я боль¬ше других виноват.

–    Игорь, хоть помолчи! – взорвался Иванов.

–    Я жил хуже всех вас.

–    Чем?

–     Вы жили в страхе, а я под прицелом. И ни влево, ни вправо ни шагу. Каждый чох на слуху. Да что мне оправдываться, сам все знаешь. Только не думал я, что в мою трудовую загля¬нешь. Но от нее, как Султану от блох, никуда не деться. Они хуже любой кары, клеймом въелись в саму душу. И не отделаться, как от проклятья.

–     Не надо хныкать, Игорь! Тебя на твоей работе никто не держал за душу насильно. Ты в любую минуту мог уйти, оставить свою рабо¬ту А захотел бы, ушел на фронт, как сделали многие. Насильно никто никого не держал. За¬мена всегда нашлась бы. Ты это знаешь не хуже других,– отмахнулся Александр Евменович, гля¬нув на Бондарева.

–     Не я один, многие хотели уйти на фронт. Во всяком случае, на войне хоть и погибают, то лишь один раз. Мы подыхали каждый день, от страха. Нам прощалось многое, но, не желание оставить работу. Мы слишком много знали и это нам не прощалось. Потому, за нами следили всюду, за всяким шагом. Даже за жизнью в се¬мье. И когда меня оставила семья и жена с сы¬ном ушли, их никто не искал. А почему? А я искал, куда они делись. Ведь не могли исчез¬нуть бесследно, тем более, в то время, когда за всеми велась тотальная слежка. А ведь они были моей семьей.

–    А почему они оставили? Почему ушли от тебя?

–     Видишь ли? В последнее время стали сдавать нервы, и я частенько начал выпивать.