|
— Так точно, синьор. — Это имя, а не приказ. — Очень красивое имя, синьор. — Я хотел бы, чтобы ты снабдил отца Дэниэлса всем, что необходимо для миссии. Упакуй его с головы до ног. — Слушаюсь. Сколько дней будет длиться миссия? — Четыре недели. Глаза сержанта лезут на лоб. — Это шутка? — Я серьезен как никогда. Надо подумать и об оружии. Ты можешь дать мне еще один «шмайссер»? — Один из последних. — Давай. Добавь к нему четыре коробки девятимиллиметровых. — Четыре коробки — это очень много. — Четыре недели — это очень долго. — Снаружи полно заброшенных казарм. — Не там, куда мы направляемся. Знаешь, что? А пусть будет пять коробок. Потом пойдут и другие. Что у нас с гранатами? — У меня есть тридцать штук. — Может, пятьдесят? Сержант отрицательно качает головой. — Максимум сорок. — Сойдет и сорок. Сделаем так, чтоб их хватило. Я ошеломленно смотрю на автомат, который сержант извлекает из свертка старой уличной рекламы Мартини и кладет на прилавок. Он блестит от смазки и кажется абсолютно новым, без царапинки. И все же подобные автоматы я видел только в детстве — в кино про войну. — Не смотрите на него так, — подмигивает сержант. — Эта красота проспала под землей почти девяносто лет. И тем не менее, она не состарилась ни на день с того момента, как была похоронена в этих подземельях. Настоящий вампир. Я слыхал разговоры об обнаружении недалеко от каллистовых катакомб пары подземных складов, в которых Вермахт спрятал от наступающих союзников оружие и боеприпасы. Было это за год до окончания Второй мировой. Все эти годы оружие хранилось в смазке в опечатанных ящиках. В таких прекрасных условиях, что теперь оно бесценно. В теперешние времена найти оружие в приемлемом состоянии — это вроде как выиграть в лотерею. А найти практически новое — просто чудо. Помимо оружия, были найдены также спрятанные нацистами статуи, старинные картины и другие сокровища, теперь украшающие стены Нового Ватикана и Городского Совета. В основном Совета, а не Ватикана, честно говоря. На весах политической игры чаша Совета перевешивает все чаще. У кардинала Альбани действительно есть причины для беспокойства. То, что в наше время называется добреньким демократическим словом «Совет», в действительности не имеет ничего общего с выборной властью, заведовавшей когда-то городским управлением, хоть оно и представляется ее наследником. Теперь Совет — это комитет трех семей, тех самых, которые первыми придумали использовать сеть катакомб. В течение шести переломных дней после захвата подземелий эти три семьи без передышки отбивались от потоков оборванцев, которые тоже пытались спрятаться хоть где-то, сбежать из объятого пламенем города. Что с одной, что с другой стороны люди были отчаянные, терять им было нечего. Но те, кто оборонял подземелья, стояли за крепкими стальными решетками, и они были отчаянными людьми с оружием. Снаружи валялись десятки непогребенных скелетов, и среди них хватало скелетов женщин и детей. Некоторые темные эпизоды этой короткой войны рассказываются только шепотом. Говорят, некоторые коридоры населяют призраки пленников, до смерти забитых палками или замурованных живьем в удаленных от обитаемых частей коридорах. «Если приложишь к некоторым стенам ухо, — пугают детей матери, — можно услышать голоса». Когда, вместо того чтобы биться о решетку и выкрикивать оскорбления, беженцы начали слезно умолять впустить их, защитники катакомб смягчились — по крайней мере, так казалось — и открыли решетки. |
