На лестнице послышались неторопливые шаги. Я замерла. Шаги принадлежали Женевьеве.

Человек остановился по ту сторону двери, я ясно слышала его дыхание. Рванувшись к двери, я распахнула ее.

На меня широко раскрытыми глазами смотрела женщина.

— Мадемуазель Лосон! — воскликнула она.

— Я искала Женевьеву, госпожа Лабис.

— Я услышала, что наверху кто-то ходит, и решила проверить… Вы нужны внизу. Кончина уже близка.

— А где Женевьева?

— Прячется где-нибудь в саду.

— Ее можно понять, — сказала я. — Дети не любят видеть смерть. Я думала найти ее в детской и поднялась сюда.

— Детская на нижнем этаже.

— А это?.. — начала я.

— Здесь жила бабушка Женевьевы.

Я подняла глаза на зарешеченное окно.

— Я присматривала за ней перед ее смертью, — сказала госпожа Лабис.

— Она болела?

Госпожа Лабис холодно кивнула, указывая на неуместность моего любопытства. Она умела хранить тайны, тем более что за молчание ей платили.

— Мадемуазель Женевьевы здесь не могло быть, — сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты. Мне оставалось лишь последовать за ней.

Госпожа Лабис оказалась права. Женевьева пряталась в саду и вернулась в дом только тогда, когда все было кончено.

Хоронили старика всей семьей. Потом рассказывали, что похороны прошли со всей торжественностью, принятой в подобных случаях. Я осталась в замке. Нуну тоже. Она сослалась на мигрень и сказала, что будет лежать в постели. Я подумала, что похороны просто вызвали бы у нее слишком мучительные воспоминания.

Женевьева, граф, Филипп и Клод отправились в Карефур в экипаже. Когда они уехали, я пошла к Нуну. И как я и ожидала, она была на ногах. Я спросила, не могли бы мы немного поболтать, и она охотно согласилась. Я сварила кофе, и мы устроились поудобнее.

Разговоры о минувших днях, о жизни в Карефуре привлекали и одновременно пугали ее. Она то избегала их, то заводила сама.

— Женевьеве не хотелось идти на похороны, — сказала я.

Нуну покачала головой.

— Увы, ее присутствие необходимо.

— Это ее долг, она уже не ребенок. Как вы думаете, какой она будет, когда вырастет? Не такой вспыльчивой? Станет спокойнее?

— Она и так спокойная.

Нуну кривила душой, и я с упреком посмотрела на нее. Она грустно улыбнулась. Я хотела сказать ей, что, если мы будем обманывать друг друга, то ничего не добьемся.

— Последний раз я видела в Карефуре комнату ее бабушки. Очень странная комната. Похожа на тюрьму. И как раз тюрьмой она ее и считала.

— Откуда вам знать?

— Она так сказала.

Глаза Нуну округлились от ужаса.

— Она сказала вам?.. Сейчас?!

Я покачала головой.

— Нет, если вы подумали, что она встала из могилы, то это не так. Она написала на стене, что была узницей. Я видела надпись. «Узница Онорина». Она и в самом деле была узницей? Вы должны знать, вы там жили.

— Она болела. У нее был постельный режим.

— Странно, что комнату для инвалида устроили на самом верхнем этаже дома. Слугам, наверно, пришлось попотеть… когда они ее туда заносили.

— Какая вы практичная, мисс. Обо всем подумали.

— Полагаю, слуги об этом тоже подумали. Но почему она считала себя узницей? Ей запрещали выходить?

— Она болела.

— Больные — не узники. Нуну, объясните мне.