Лотера в комнате не было. Зачем ему приходить? Он знает, что мне невыносима сама мысль о его приходе. Он больше не пытается переубедить меня, потому что я ему безразлична. Уверена, он бы с радостью отделался от меня. Вот и во сне я не ждала от него пощады. Это был страшный сон. Заглянула Нуну. Сказала, что еще не успела заснуть и услышала, как я ворочаюсь с боку на бок. Я призналась: «Я не могу спать, Нуну. Я боюсь», и она дала мне настойку опиума, которую принимает от головной боли. Нуну говорит, что опиум успокаивает нервы и человек засыпает. Я выпила настойку и заснула, а наутро все показалось просто ночным кошмаром… не более того. Лотер никогда не станет домогаться меня. Ему это не нужно. У него есть другие».
«Я сказала Нуну, что иногда у меня невыносимо болят зубы, и она дала мне опиума. Меня успокаивает мысль, что теперь каждую ночь у меня под рукой будет флакон со спасительной настойкой».
«Сегодня мне в голову пришла неожиданная мысль. Она невероятна, но может оказаться правдой. Хотела бы я знать… Боюсь ли я? И да, и нет. Пока я никому об этом не скажу… в том числе и папе. Он ужаснется. Ему отвратительно все, что с этим связано. Странно, ведь он мой отец. Значит, он не всегда так думал. Я не скажу Лотеру… пока это не станет необходимо. Не скажу даже Нуну. Во всяком случае, не сейчас. Рано или поздно она сама все поймет. Пока я подожду. Посмотрю, не ошиблась ли я».
«Сегодня утром Женевьева прибежала немного позже обычного. Проспала. Я боялась, что с ней что-нибудь случилось. Она с порога бросилась в мои объятия и разрыдалась. Я еле ее успокоила. Доченька, с какой радостью я бы тебе все сказала, но не теперь… Нет, не теперь».
На этом записи обрывались, а я так и не узнала то, что хотела. Выяснила я лишь одно: самая важная тетрадь — последняя. Та, которую я видела у Нуну в буфете. Почему она мне ее не дала?
Я вернулась к ней. Она с закрытыми глазами лежала на кушетке.
— Нуну, что она скрывала? — спросила я. — Что это значило? Чего она боялась?
Вместо ответа я услышала:
— У меня раскалывается голова. Вы не представляете, как я страдаю от этих приступов.
— Извините. Я могу чем-нибудь помочь?
— Нет… в таких случаях помогает только полный покой.
— Осталась последняя тетрадь, — не сдавалась я. — Записи, сделанные ею перед смертью. Возможно, ответ там…
— Там ничего нет, — сказала она. — Задерните шторы. Мне мешает свет.
Я положила тетрадь на стол рядом с кушеткой, задернула шторы и вышла.
Но я должна была прочитать последнюю тетрадь. Я была уверена: из нее я узнаю о том, что на самом деле произошло в замке перед смертью Франсуазы.
На следующий день я сделала открытие, заставившее меня забыть о загадочной тетради. Я терпеливо расчищала стену, откалывая ножом для разрезания бумаг кусочки извести, и вдруг обнаружила краску! От волнения у меня заколотилось сердце и задрожали руки.
Я едва удержалась от того, чтобы сразу не наброситься на работу. Я была слишком взволнована и не доверяла себе. Если я действительно наткнулась на стенную роспись, сначала следует успокоиться. У реставратора должна быть твердая рука.
Не отводя взгляда от магнетически притягательной точки на стене, я отступила на несколько шагов назад. Из-за мутного верхнего слоя, который, возможно, будет трудно снять, я не могла определить цвет краски, но то, что под известкой скрывалась картина, не подлежало сомнению.
Я не хотела объявлять о находке, пока сама не увижу, что она стоит того. Следующие дни я работала украдкой, постепенно убеждаясь в ценности обнаруженной фрески.
Я решила, что первым о ней услышит граф. Однажды, оставив в галерее инструменты, я направилась к библиотеке в надежде застать его там. |