– Вы меня чем‑нибудь обрадуете?

– Не знаю. Ваши документы у генерального директора. Он сказал, чтобы вы зашли к нему, когда изволите сюда пожаловать…

Генеральный директор носил темные очки, которые делали его хмурое лицо еще более мрачным. Перед ним лежала гора бумаг. Он брал по одной, подписывал и швырял на пол. Седоусый секретарь подбирал их, наклоняясь и выпрямляясь, точно совершал намаз.

– Эфендим, – робко выговорила я, – вы приказали мне явиться…

Не глядя на меня, директор грубо ответил:

– Потерпи, ханым. Не видишь разве?..

Седоусый секретарь грозно сдвинул брови, взглядом давая понять, чтобы я обождала. Я поняла, что совершила оплошность, попятилась назад и остановилась возле ширмы.

Покончив с бумагами, генеральный директор снял очки и, протирая стекла платком, наконец произнес:

– Ваше ходатайство отклонено. Выслуга лет вашего супруга не составляет тридцати…

– Моего супруга, эфендим? – удивилась я. – Это какая‑то ошибка…

– Разве ты не Хайрие‑ханым?

– Нет. Я Феридэ, эфендим…

– Какая Феридэ? А, вспомнил… К сожалению, и ваше тоже. Ваша школа, кажется, не опробирована министерством. С таким дипломом мы не можем предоставить вам должность.

– Вот как… Что же со мной будет?

Эта бессмысленная фраза как‑то невольно сорвалась с моих губ.

Генеральный директор вновь водрузил на нос очки и язвительно сказал:

– С вашего позволения, об этом вы уж сами позаботьтесь. У нас и без того масса дел. Если мы еще будем думать о вас, что тогда получится?

Это была одна из самых горьких минут в моей жизни.

Да что же теперь со мной будет?

Плохо ли, хорошо ли, но я старалась, училась много лет. Пусть я молода, но ведь я согласна поехать в далекие края, на чужбину, и вот меня прогоняют. Что же делать? Вернуться в дом тетки? Нет, лучше умереть!

Потеряв всякую надежду, я опять кинулась к заведующему с волшебной бородой.

– Бей‑эфенди, – стиснув зубы, чтобы не разреветься, пролепетала я, – говорят, мой диплом негоден… Что мне теперь делать?

Кажется, я действительно была близка к отчаянию. Добрый мюдюр‑эфенди огорчился не меньше меня.

– Чем же я могу помочь, дочь моя? Я ведь говорил… Да разве станут читать твои бумаги? Никому и дела нет.

Эти слова сострадания совсем убили меня.

– Бей‑эфенди, я должна непременно найти себе работу. Я с радостью поеду даже в самую далекую деревню, куда никто не хочет…

– Погоди, дочь моя, попытаемся еще! – воскликнул вдруг заведующий, словно вспомнив что‑то.

У окна, в углу, спиной к нам стоял какой‑то высокий господин и читал газету. Я видела только его седеющие волосы да часть бородки.

– Бей‑эфенди! – обратился к нему заведующий. – Нельзя ли вас на минутку?

Господин с газетой обернулся и медленно подошел к нам. Заведующий рукой показал на меня.

– Бей‑эфенди, вы любите совершать добрые дела… Эта девочка окончила французский пансион. По ее виду и разговору видно, что она из благородной семьи. Ведь известно, с одним только аллахом не случается беда. Она вынуждена искать работу. Готова ехать в самую далекую деревню. Но вы знаете нашего… Сказал «нет» – и все. Если вы соблаговолите замолвить господину министру доброе слово, все будет в порядке. Родной мой бей‑эфенди…

Мюдюр‑эфенди уговаривал господина, поглаживая его плечи, преждевременно согнувшиеся под бременем жизненных тягот. Костюм незнакомца, весь его облик говорили, что предо мной иной человек, чем те, которых я до сих пор знала.