Я представляла себе что-то миниатюрное. Но раз дело касалось Луизы, мне бы следовало догадаться. Ей еще повезло, что пес только запищал. Она упала на здоровенную немецкую овчарку.
Мы выяснили, что в момент падения на ней были те самые злосчастные туфли на наборном каблуке. Она подумала, что для города они в самый раз. Другие же люди их носят. Да, но не с таким центром тяжести, как у нее, втолковывали мы ей, решительно освобождая ее от этих туфель.
Так что опыт с жилым прицепом удался на славу, Луиза не старела, а кошкам было хорошо у Полин. К этому времени они провели уже три отпуска в Бэрроубридже и явно чувствовали себя там как дома. В их второй приезд туда, чтобы способствовать этому ощущению, я отвезла вместе с ними большой пук травы в цветочном горшке. Кошкам предстояло пробыть там две недели, и хотя вдоль проволочной сетки их вольера трава была (по словам Полин, в достаточном количестве для нормальных кошек), как я уже объясняла, наша парочка съедала огромное количество травы, и определение «нормальные кошки» к ним вряд ли подходило.
«Как ты была права, – сказала Полин, когда я позвонила ей из Девона. – Ты знаешь, что сделала сейчас эта кошка?» Под этой кошкой, конечно, имелся в виду Сесс. Шебалу, находясь вдали от дома, неизменно ведет себя прилично. При всем желании классный наставник не смог бы выдать плохую характеристику нашей девочке в голубой шубке.
Поначалу они ели траву, затем Сесс пристрастился на ней сидеть. Трава пожелтела, тогда он оставил в покое трещину в плиточном покрытии вольера и приспособил под туалет горшок с травой. Она бы не возражала, сказала Полин, но у него в домике имеется огромного размера лоток. Что могло заставить его усаживаться на цветочный горшок? Как по-нашему, у него все в порядке с головой?
Это она его таким вырастила, возразила я… Лично мое мнение, что это являлось частью его ритуала. Он, вероятно, заботился о том, чтобы погода оставалась прекрасной или чтобы снова получить на ужин кролика. Дело в том, что Полин давала им много свежего кроличьего мяса, и однажды, не получив его, они устроили забастовку.
Он пользовался горшком с травой вместо лотка и в следующий свой приезд. Определенно это стало частью его ритуала. Полин сказала, что теперь уже привыкает к нашему коту. Он просто не такой, как другие кошки. Но даже и при этом, зачем ему понадобилось брать жабу в их спальные покои? Это и по сей день приводит нас в замешательство.
Наверняка это сделал Сесс. Шебалу не стала бы трогать жабу. Сесс – единственный, кто таскает во рту странные предметы. Так или иначе, когда я приподняла кошачью корзину, за ней оказалась таращившаяся во все глаза жаба, во всей красе. Полин сказала, что жаба не могла проникнуть в домик самостоятельно, потому что погода была зябкая и дверь кошачьих спальных покоев держали закрытой. Был включен обогреватель, и кошки входили и выходили через слегка открытое окно, находящееся на высоте добрых четырех футов над землей.
– Никакая жаба, – сказала Полин, – не могла бы так подпрыгнуть и влететь в такую небольшую щель. В то же время кое-кто другой мог это проделать, держа жабу во рту…
– Но зачем, ради всего святого, ему это понадобилось? – спросила я.
– Если есть что-то, чего я не люблю, – сказала Полин, – то это именно жабы, и если маленький дьявол об этом дознался… С него станется…
Странно, но на следующее лето мы нашли большую жабу в вольере кошачьего домика у нашего коттеджа. Она не могла влезть туда сквозь мелкую проволочную сетку, и она явно попала внутрь не через дверь, которую мы никогда не оставляем открытой, даже когда кошек нет в вольере, – из страха, что туда проникнут птицы. И однако же в вольере оказалась жаба, тщетно старающаяся вскарабкаться на сетку изнутри. Тем временем Сесс сидел рядом и с интересом смотрел на нее. |